Наречия

Оригинальные исполнители песни — это компания сверкающих ослепительными улыбками белых мужчин, но версия, которую я и Лайла слушали сейчас, звучала в женском исполнении, отчего вся песня приобретала некую страстность и в то же время мудрость. Я увеличила громкость — пусть поет. Я провела всю свою жизнь, разъезжая по городу на машине вместе с Лайлой, и поп-музыка сообщала нам о том, что происходит и как происходит, и я не мечтала ни о чем большем. Мы свернули на главную автостраду и стрелой полетели на юг. Мы с Лайлой распевали во все горло, а промозглая зимняя погода становилась все безумнее.

— Ты не представляешь, что это значит, любить кого-то так, как люблю тебя я, — пели мы, мчась мимо вековых елей. В Бейнбридже мы заправились, не рассчитавшись за бензин, что, кстати, в наши дни становится делать все труднее и труднее, поскольку, как мне кажется, наивные простачки давно перевелись или же прячутся где-то в другом полушарии. Не успела Лайла вырулить за угол, как альбом закончился. Девушки всегда в пролете, даже в воскресенье Суперкубка, независимо от того, в чью пользу складывается игра.

Евреи — не островная нация, если не считать Манхэттен с его многочисленными путями к бегству — мостами, невидимыми глазу тоннелями, такси, которые при необходимости доставят вас на край света — таков закон. Мы предпочитаем места, где есть несколько выходов, потому что, как свидетельствует история, у нас всегда возникали трудности, если нам надо было выйти вон. Мы неизменно мешкаем в дверях, собираясь домой после того, как навестили родителей, мы забиваем проходы в синагогах, однако взятка на границе — нет, этот фокус не пройдет, и тогда мы снимаем туфли и садимся в поезд. Никому еще не удалось исправить подобное.

Это проклятие лежит на нас, вот почему, когда мы свернули за угол, Лайла нажала на тормоз — лавина машин на дороге, что вела к парому, тоже застыла на месте. Красные огоньки автомобилей вытянулись в праздничную гирлянду, вот только праздник этот был не для нас.

— Что там стряслось? — спросила я у парня, сидевшего за рулем изъеденного ржавчиной седана.

Он тоже опустил оконное стекло.

— Через залив не переехать. Последний паром отменили. По крайней мере я так слышал. Кажется, стряслась какая-то авария, но никто толком ничего не знает.

— Кто-то же должен знать, — возмутилась я. Полная пьяного куража, я вышла из машины и показала Лайле большой палец.

— Возвращайся назад, — велела она мне.

— Парень в будке, где продают билеты, наверняка должен что-то знать, — ответила я, направляясь вдоль квартала красных фонарей.

— Я имею в виду, — пояснила Лайла и машинально вытерла глаза, — чтобы ты возвращалась назад после того, как все выяснишь. А то еще влюбишься в парня, что торгует билетами, и больше не вернешься ко мне.

У нас над головой раздался какой-то треск, словно в небе пролетел самолет, но уже стемнело, и потому ничего не было видно. Народ принялся жать на клаксоны, от чего вокруг стоял оглушительный гогот огромной стаи гусей.

— Я здесь, — сказала Лайла и грустно улыбнулась. Инструктор по вождению говорил нам, что значит этот сигнал. То есть он значит вовсе не то, что мы думаем, не: «Эй, ты, давай живее поезжай вперед, а не то тебе не поздоровится!», а всего лишь: «Я здесь».

— Скоро вернусь, — сказала я ей, хлопнула дверью и побежала по асфальту к будке, где принимали плату за паром. Там с продавцом билетов уже препиралась какая-то женщина в комбинезоне. На значке у продавца билетов было написано: «Томас». Я разглядела у него за спиной то, что он захватил с собой на работу: чашку кофе и потрепанный блокнот. А еще он курил, и на грязном прилавке стоял телевизор экраном внутрь. Из его динамика доносился приглушенный рев толпы. Продавец билетов смотрел розыгрыш Суперкубка.

— Я же вам уже сто раз повторил, что ничего не знаю, — заявил он Комбинезону.

— А как, скажите на милость, я попаду сегодня домой, если не будет парома? Я торгую цветами. У меня их полный багажник.

Неожиданно раздался оглушительный вой клаксона, и мы все обернулись, чтобы посмотреть, что случилось. Первым в очереди у будки, упираясь бампером в шлагбаум, стоял мини-фургон — что называется, под завязку набитый связками газет, которые едва ли не на наших глазах начинали желтеть.

— Ну неужели никто не в состоянии ничего сделать? — спросила я. — Наверняка ведь есть выход.

— Именно это я и пытаюсь ему втолковать, — поддакнула женщина в комбинезоне. — Если паром сломался, есть другие суда. Почему бы не задействовать их?

— Только если у вас куча денег, — ответил парень из будки. — Да и то еще неизвестно. Послушайте, я действительно ничего не знаю.

Над нашими головами опять что-то прогрохотало. Мы застыли в ожидании.

— Мне велено никого не пропускать, а свежую информацию сообщат по радио. Прошу вас, возвращайтесь в машины и ждите.

— Со мной подруга, — сказала я, — и ей сегодня должны сделать операцию. Это жизненно важно.

Даже женщина в комбинезоне покосилась на меня как на ненормальную.