Нарисованная красота (СИ)

— Понимаешь, — говорил Пьюриф, — нам никак нельзя показываться визам, в силу не вошедшим. В стародавние времена еще и тем, у кого охороница дома не прижилась не показывались, потом только это правило отменили. — Он отвлекся на пирожок. — Потому что виз, который в силу не вошел и для себя, и для других опасен, а мы должны ему помогать. То есть если он с ума сойдет или еще как зло творить начнет, от него стихии отвернутся, а мы один раз и насовсем к человеку привязываемся — до конца его дней. Так что, когда люди перестали нас к себе пускать, визы в силу входить перестали, мы тоже ушли в леса. Общины основали, семьи многие завели. Особо бойкие охороницы все пытаются к людям приходить, но их никто не принимал — одна ты за последние века.

— Расскажи. — Попросила я. — О том, как визы перестали входить в силу, расскажи. — Уточнила я.

— Давно было. — Предупредил он. — Когда-то жила на свете семья, считавшая, что только визы должны между собой жениться и детишек нарождать, а заодно и миром править — такие они особенные. Люди долго между собой власть делили — другие справились сильно прытче. Настал день, когда стихии отвернулись от этого «рода», как вы говорите, а мы-то куда? Мы никуда — остались все помощники при них. И в один черный день, на собрании семьи, было решено, что это мы — помощники, во всех бедах виноваты. И до захода солнца всех перебили. Кого задушили, кого зарезали, сожгли, да мало ли как еще умертвить кого-то. И наши старые решили, что надо семье показать, как без помощников живется. В том городе все наши работать перестали и показываться — все стало рушиться и расти набекрень. А стихиям-то какое дело? Мы равновесие со своей стороны не удержали, и они отвернулись от всех визов — уж не знаю, как они рассудили. — Он надолго замолчал. — Скоро случился великий исход: все помощники стали избегать людей, наново ни к кому не привязываться, потому что в силу все меньше визов входило. Долго ли, скоро, а из людской памяти истерлось все добро наше — стали нечистью называть, в силу входить перестали. Теперь вот — считают, что кому стихия отозвалась, тот и виз, а это ж так, недоделка. Никого все четыре стихии сразу не приняли, потому что никто к четырем разом уже лет восемьсот не обращался. И развитие людское замерло, кампроу — вон как далеко со своими дарами ускакали.

Он снова замолчал, глядя на дом, по которому перетекала вода. Я, кстати, совсем не чувствовала никакого истощения, как было раньше.

— А тут ты. — Вдруг, минут через десять, продолжил он. — Тебя переместили из другого мира, да?

Я опешила.

— Ты не думай, мы все знали, что никто из местных не станет так делать, как ты. — Прервал мою озадаченность он. — Я, лично, рад, что ты появилась и говорить об этом не собираюсь никому. Главное, не потеряй своё… — он замялся, пытаясь подобрать слово. — вот то, что тебя двигает — вот это вот не потеряй.

Как реагировать я не знала, так что просто замолчала.

Глава 12

— Хозяйка! — Колотили в ворота. — Литта!

Я выползла из кровати, натянула на себя какое-то платье и поползла смотреть кого нелегкая с рассветом принесла.

С крыльца увидела Гевгена — друга отца Литты, который нашел меня в канаве.

— Проходи, Гевген. — Крикнула хрипловато со сна.

— Не могу, не открывается.

— Конечно не открывается! — Пробурчали откуда-то сверху. — Припрутся ни свет, ни заря, ни здрасьте тебе, ни светлого утра, ни впусти меня дорогой домовой, только и знают, что ворота ломать, да хозяев поутру будить.

К нам пришел домовой, как вы поняли. Пришел через три дня после дворового, представился как Вилко и преподнес дар — такая у них традиция — поющую шкатулку. Она пела пока домовой оставался в доме, стоило ее открыть.

Вилко оказался любителем побурчать, зато он организовал нам и запирающиеся ворота, и восполнение колодца и даже крышу подлатал. Теперь он сам, как посланник воды, занимался чистотой в доме, гонял охороницу, к которой прицепилось имя Хора, с моей кровати, перетряхивал все наши матрасы и одеяла, постоянно бурчал на руны, которые множились по дому с огромной скоростью. С тех пор прошла пара недель, в дом без моего дозволения вслух не попал никто — о том, Мьяла беспрепятственно заходила, когда ей вздумается, прошли горячие дебаты. В результате, конечно, мое хозяйское слово победило.

Как оказалось, для домового есть свои условия прибытия: с нас охороница, хотя бы одна светлая комната, каменная печь и специальный угол за ней. Он в свою очередь должен обязательно принести нам дар, который я должна принять. Горямиз в луже — единственное, что привело домового в восторг. Ему он регулярно приносил грязную воду, которая являлась для него пищей.

Пьюриф с Вилко не ругался, бурчание его переносил стоически, исправно выполняя свои обязанности. Во дворе все работало, все мои установки он помыл, заодно смыв с них руны, но теперь я часто пользовалась огненным «стилусом» и просто нанесла их заново, под циканье Вилко.

— Что ты жену его не позовешь? — Спросил меня как-то Пьюриф, когда я рылась в моих запасах в постройке для хранения.