Нарисованные воспоминания

— Нет! — я с силой ставлю стакан на стол. — Если бы ты мог, то уже сделал бы это. Тебе нужна помощь не только с алкоголем, но и во всем остальном. Нужно принять смерть Джесси и двигаться дальше. Перестань обвинять меня! Перестань называть меня убийцей и портить мне жизнь, чтобы я могла спокойно жить дальше. Я устала, папа. Устала думать, что все осталось в прошлом только для того, чтобы ты потом позвонил мне и снова испортил жизнь. — Я смотрю в его усталые глаза. — Или ты возьмешь себя в руки, или это будет последний раз, когда ты меня видишь или разговариваешь со мной. Я отказываюсь продолжать так жить. И исчезну из твоей жизни навсегда. Если ты решишь оставить все, как есть, то это теряет смысл. Ты больше не будешь иметь для меня значения.

Он берет вилку и принимается ковырять лапшу на тарелке, делая вид, что погружен в свои мысли. Или, может, он ошеломлен тем, что все идет не так, как он ожидает. Я не знаю. На самом деле этот разговор — пустая трата времени.

Я поднимаю взгляд и вижу, что его глаза увлажняются, становясь мутными, как мокрое стекло.

— И все? Я получу помощь, и ты простишь меня? Так просто?

Я отодвигаю тарелку, поскольку у меня пропадает аппетит, и качаю головой.

— К сожалению, нет, после всего, что ты мне сказал после того, как со мной обошелся… потребуется время, чтобы забыть об этом, если вообще это когда-нибудь произойдет. Я не могу ничего обещать. Прямо сейчас все, что я могу сделать, это попытаться.

— Просить о большем было бы нечестно. Я определенно этого не заслуживаю. Твоя мать давала мне слишком много шансов, но я упустил каждый из них. А теперь посмотри на нас. Я подарил ей дом и все, что она хотела. Я знал, что это моя вина, и не было никакой необходимости заставлять ее расплачиваться за это, отнимая у нее все… но я все равно не мог бросить пить. Это разрушило мою личную жизнь… — он наклоняется ко мне, его лицо напряженное, во взгляде сквозит раскаяние. — Черт возьми, Лилли, я знаю, что у меня проблема. Трудно в этом признаться, — вздыхает он, и его голос становится спокойнее. — Это самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать.

Мой отец очень гордый, но если он думает, что это тяжело, то ходить на терапию — это все равно, что получать удары в живот по часу каждую неделю в течение нескольких месяцев подряд. Это отстойно и выдержать труднее всего. Но, по крайней мере, я прикладываю все усилия. Приходит время и ему начать что-то менять.

Он делает глоток своего напитка, прежде чем покрутить соломинкой в стакане. Я пытаюсь представить, насколько трудно ему признаться во всех своих проблемах, но не могу вызвать у себя сочувствия. Он так сильно облажался, что кажется непостижимым пытаться что-то исправить, но в то же время, каким человеком я стала бы, если бы не попыталась?

Папа продолжает, как будто я все еще не уверена, что это сработает.

— Лилли, я знаю, что облажался. И позволил простому несчастному случаю разъесть меня до такой степени, что потерял способность трезво мыслить. Я распланировал твое будущее, но все пошло прахом. Ты ведь знаешь, как я люблю планировать все на свете. Похороны моего сына и потеря дочери не входили в мои планы. Когда Джесси умер, я думал, что смогу справиться с этим… справиться за всех нас, но я не смог. И каждый раз, когда брал в руки выпивку, я чувствовал себя лучше. Одна порция превратилась в три, а три — в литры. Не успел опомниться, как начал говорить и делать черт знает что… это не оправдание, а факт. Честно говоря, если бы не твоя мама, я бы, наверное, лежал на обочине дороги в какой-нибудь канаве неподалеку. Она заботилась обо мне, когда я не мог этого сделать. Я годами ходил за ней по пятам, и она все еще была рядом, несмотря на то, каким я был отвратительным ублюдком. Однажды она пришла домой и велела убираться, обратиться к профессионалам или умереть, потому что она отказывалась смотреть, как я медленно убивал себя. И знаешь, что я сделал? — спрашивает он.

Я качаю головой, и он продолжает:

— Я собрал сумку, бросил ее на заднее сиденье и направился в бар. Знаешь, почему? Потому что достать выпивку было намного проще, чем взять себя в руки и справиться с болью от потери всего, что я когда-либо любил.