Через неделю Алексей не вернулся. Не приехал и через две. Звонил каждый вечер, интересовался, как прошёл день, довольно скупо рассказывал о том, чем занимался сам. Голос чаще всего звучал устало, слова провисали, он протяжно зевал, а однажды вообще заснул на середине беседы. Из телефонных разговоров Нелли узнала, что квартира в Питере частично обзавелась мебелью, а кадровый состав его небольшого бизнеса пополнился двумя сотрудниками. Раньше Алексей делал макеты, резкой занимались другие организации, сейчас же он стал счастливым обладателем студии, пока ещё без названия, которая могла полностью выполнить заказ: от макета до готового изделия.
Нелли ждала его каждый день, не звонила и не писала, пыталась свыкнуться с новым непривычным состоянием — тоской. Её любовь к Нодару виделась детской шалостью, фанатской влюблённостью на расстоянии, немного чудаковатой, поверхностной, полностью иллюзорной. А тоска по Алексею была настолько реальной, что Нелли чувствовала её вкус и запах — горечь хвойного зелёного мёда. Это было физически больно, словно она опять разворошила осиное гнездо, но в этот раз насекомые забрались внутрь и принялись жалить с удвоенным старанием.
Хорошо, что Комсомольский не позволял полностью погрузиться в печаль. Без Алексея тут скопилось много работы, самое главное — следовало подготовить даданы к зимовке. Нели чувствовала себя важной и значимой, словно без неё пасека не смогла бы выжить. Вместе со свекровью она организовала для пчёл побудительную подкормку, сама замешивала сахарный сироп, наблюдала за формированием клуба, следила, чтобы в каждом улье для зимующих семей было достаточно мёда. Пока ещё пчёлы делали последние облёты, погода позволяла им собирать нектар с поздних медоносов.
Ближе к концу сентября под руководством Полины Степановны Нелли изъяла пустые и недостроенные рамки, убрала «светлые» соты, а хорошие медовые переставила по бокам от гнезда. Виктор помог занести ульи в омшаник, Нелли следила за поилками и регулярно проверяла влажность и температуру в зимовнике.
Неожиданно от тоски отвлекла борьба с наглыми мышами. Грызуны повадились на веранду в надежде поживиться упакованными рамками с вощиной и воском. Полина Степановна расставляла ловушки каждый вечер, а утром отправляла Нелли собрать «урожай». Нелли ревела над каждой мышкой, складывала их в картонную коробку и хоронила со всеми почестями под самым старым вишнёвым деревом, ставила на могилках крестики из зубочисток. Но на второй неделе заметила, что оплакивает грызунов намного сдержаннее и собирает лохматые трупики с деловитой поспешностью, улетая мыслями в другие сферы. Решив, что она стала чёрствой, разозлилась на саму себя.
Всё чаще Нелли задумывалась над словами Алексея о будущем и о своём предназначении. Откуда у неё эта странная способность видеть мечты, ведь не просто же так она ею наделена? Должен же быть в этом смысл. Получалось, её рисунки помогали людям осознать свои таланты, способности, любовь, некоторым — принять себя. Она вспоминала все случаи, когда портреты влияли на выбор тех, кого она нарисовала. Может, её призвание именно в этом? Получалось, она рисует не столько мечты, сколько судьбу. А вдруг дар пропадёт, как только она превратит его в источник дохода или хотя бы обучится технике рисунка? Может, эта способность существует исключительно как творческий порыв и не поддаётся дрессировке?
Нелли не хотела рисовать по заказу, не представляла, как её желание будет существовать под гнётом необходимости изображать нужных людей. Карандаши она доставала исключительно по велению души и не могла контролировать этот чудный талант — воплощать на бумаге мечты.
Не выяснив, чем бы она хотела заниматься помимо рисования, Нелли завела себе новое хобби: вечерами открывала ноутбук и проходила тесты на профориентацию, те самые тесты, которые игнорировала в старших классах и дурашливо отмечала или все первые варианты или все начинающиеся с гласных. Нелли бродила по сайтам институтов, выбирая место обучения по привлекательности меню в студенческой столовой и наличию «прикольных» фамилий в преподавательском составе.
Пока она не могла нащупать в себе желание заниматься чем-то конкретным, наслаждалась вольным существованием в Комсомольском и много рисовала. Необработанный брус на мансарде едва проглядывал под развешенными на стенах рисунками. Только портреты Алексея оставались спрятанными в блокноте, их Нелли никому не показывала, подолгу разглядывала в одиночестве, поглаживая пальцем карандашные линии, словно касалась самого Лёши. Прикрывая веки, она переносилась воспоминаниями в ранее утро в Питере и словно наяву ощущала подушечками пальцев тёплую кожу. Она скучала. Скучала и ждала. А он всё не возвращался.