Нарисуй мне дождь (СИ)

Ли мало рассказывала о своей семье, со временем я узнал о ней больше. Ли говорила, что свое детство провела в смертной скуке. Ее отец и матерь жили по строгим правилам, у них не принято было проявлять по отношению к детям и друг к другу любые теплые чувства. Нельзя сказать, что родители ее не любили, но они как бы стеснялись проявлять нежность к своим детям, оттого она так тянулась к ласке. Отец и мать с детства воспитывали Ли в паутине необъяснимых, порой нелепых запретов. Запрещалось решительно все: от игр с детьми с наступлением сумерек, до мини-юбки, о применяемой всеми ее сверстницами косметики и речи не могло быть.

В ней накапливалась энергия протеста против тирании родителей, склонных, как им представлялось, из самых благих побуждений, подавлять всякий независимый голос. Это тихое бытовое насилие закончилось восстанием, которое перешло в перманентную войну. С детства, лишенная теплой задушевности, ей казалось, что родители у нее ненастоящие, а взявшие ее на воспитание совершенно чужие люди. Их педантизм и неусыпный контроль были невыносимы. Еще подростком она решила для себя, что уцелеет от полного их порабощения лишь в том случае, если будет во всем им противостоять. Это они взлелеяли в ней неприятие всех оков условностей, своими стараниями они сформировали и развили у нее непримиримое сопротивление против любого подчинения. Сейчас ее общение с родителями состояло в сплошном выяснении отношений. «Изо дня в день одни попреки да мелкие дрязги», - рассказывала она о них. - О чем ни заговорят, всегда заварится каша и кончится ссорой. Я уже видеть их не могу».

— Многие запреты выдумывают для тебя твои близкие, — в одном из наших разговоров говорила мне Ли. — И давай тебе вдалбливать: «На высоких каблуках ходить нельзя, испортишь походку, косметику нельзя, от нее один шаг к падшеству, яркую одежду нельзя, от нее прямая дорога к разврату». Конечно, среди всеобщей серости красивая одежда выглядит странно, а то, что странно, должно быть, непристойно и свидетельствует «о порочных наклонностях». А ведь привлекательная одежда, это способ самовыражения, без него не может реализоваться личность. В нереализованных желаниях главная причина неудовлетворенности жизнью, а этого так легко избежать. Но продыху нет от тех, кто без этого прикидливого пуританства себя не мыслят. Сами почитай не живут и другим жить не дают, не знаю даже, откуда у них дети берутся… Да еще тужатся везде наклеивать идеологические ярлыки: любая бижутерия, красивая одежда, это наследие буржуазного мира или отрыжка мещанства, как хочешь, на выбор. Узкие или широкие брюки, джинсы, твист, — тлетворное влияние Запада. Загнали всех в стойло из своих правил и запретов. Вокруг темно и тесно, как в могиле.

Завершив круг, бумеранг возвратился, угодив в голову, бросавшемуся им дикарю. Отец с матерью пожинали плоды своей мичуринской системы воспитания, освободившись от удушающей опеки, птичка вырвалась из клетки и обратно ее уж не упрятать. В последнее время они махнули на нее рукой. Поздний ребенок, для них, пенсионеров, она была отрезанный ломоть, - пропащая.

У Ли был родной брат, старше ее на двенадцать лет. Он служил парторгом в местном металлургическом НИИ и жил со своей женой и ребенком в одном из заводских общежитий. Ли отзывалась о нем с теплотой, но говорила, что он совершенно лишен воображения, хотя и очень положительный человек. Когда он встречал Ли на улице, то делал вид, что ее не знает. Она же всегда подходила и задирала его.

— Здравствуй, старший брат! Как успехи в соцсоревновании? Много тебе вынесли устных благодарностей? Или ты уже дослужился до Почетной грамоты и из скромности ничего об этом не говоришь? Знаешь новый лозунг? Запиши, пригодится для стенгазеты: «Сталевары, ваша сила — в плавках!» или еще, пиши, не стесняйся: «Перегоним в плавках Америку!» Скоро вы ее перегоните, в плавках?.. Да не переживай ты так, все равно мы их, если и не перегоним, то догоним и тогда уж точно забодаем, никуда им от наших рогов не деться. Ну, да что уж там, иди, готовь свою политинформацию. Или тебе доверили сделать целый доклад о международном положении? Иди уже, а то директор заругает. Коммунистический привет и наилучшие пожелания руководству!

Отпускала она наконец упарившегося, бураком цветущего брата. Только изредка он лепетал в ответ что-то о сознательности и долге перед обществом, в котором мы живем.

— Хоть вы, молодой человек, повлияйте на мою сестру, — не выдержав насмешек Ли, с нотами отчаяния в голосе воззвал он как-то ко мне. — Объясните вы ей, что долг каждого здорового человека — работать. Нельзя жить, паразитируя на теле общества!

— Лидия, госпожа своих поступков, — внятно, словно глухому, ответил я. — Почему, кто-то смеет указывать, как ей жить? Никто не вправе посягать на чудо жизни другого человека.

Он ничего не сказал в ответ, только развел руками, раздосадовано хлопнул ими себя по бокам и быстро пошел в противоположную сторону.

— Ты ему хорошо выдал, умри - лучше не скажешь. Да вряд ли он поймет… — дрогнула голосом Ли, и надолго замолчала.