Затем раздались крики ужаса по всей долине, ведь змеи выбрались из ямы и смотрят на людей, как на добычу, и шарят в слабых душах, как враги.
Казалось, что люди окружены, но, как бы не так! Змеи никого не тронули, поползли в сторону бегущих авров на радость полководцу.
Никто их об этом не просил, ни один из присутствующих. Лишь полководец и видел в них надежду, хоть не такой её он представлял.
Для Данучи же они – третий разум…
Прошла минута, и два разума друг напротив друга. Авры не знали, как быть – впервые видели этих существ с мудрыми, но ледяными глазами и не понимали, что делать – бежать от них или сразиться.
Одни шипят, готовы наброситься, другие глядят им в глаза и не шевелятся. Гипнозом это не назвать, скорее, помутнение, но авры почувствовали горечь поражения, а полководец начал рано купаться в победе.
Кто из них ударит первым, никто не сомневался. Змеи, не спеша, но приближались.
Одна подползла слишком близко. Подняла голову, посмотрела в глаза Алуара, подготовила мощный прыжок и прыгнула в него, желая порвать его горло!
Арлстау и Иллиан лишь успели увидеть, как на летающем объекте зажёгся красный свет, затем раздался глухой выстрел, и всех ослепила вспышка алого цвета!
Авры впервые использовали оружие…
-–
Сегодня Арлстау начнёт допускать мысль, что всю жизнь ему смотреть на жизнь Данучи, что она никогда не закончится и стариком будет глядеть на сотые фрагменты его жизни. Доля истины есть в его домыслах, но только лишь доля…
Молчание повисло в светлой комнате, молчание не воодушевляло. Оно было присуще художнику, но не свойственно Иллиану. Однако, тот настойчиво молчал, как и после третьего фрагмента.
«Знает ли он, что я ему сын? Судьба нас свела или он намерено со мной столкнулся? Что Иллиан, что Анна познакомились одинаково – столкновение и проявление высокой эмоций. Эмоции, правда, у них разные, но в этих людях слишком много общего, и не похожи они ни на кого из мною встреченных, далеки они чем-то от них…».
Так знакомились в позапрошлом веке, когда перед глазами видели лишь свою жизнь. Тогда не было экранов, в которых улыбались жизни таких людей, что своя жизнь становилась неинтересной…
–Когда узнал, что я твой сын? – спросил, решив схватить за горло своего отца, хоть и не чувствовал, знает тот или нет.
Хотел задать вопрос об Анне, но не решился. Вопрос звучал: «Видел ли он их вместе или они давно знакомы?!», но не дано ему нарушить молчаливых нот.
Иллиан не отступил, не проявил страха, хотя по тону понял, что в жизнь Данучи его уже не пригласят. Пора забыть, что снова будут крылья.
–Ты что-то слышал, чего не слышал я?
–Только отец художника рождается с такими символами. На твоём лице изображён не твой путь, а мой!
Последней фразой поранил сердце, сделал больно, задел его художник за живое. Иллиан всегда считал себя особенным и добился всего, благодаря собою выдуманной иллюзии, а, оказалось, ошибся – родился с чужой дорогой на лице!
–У всех художников один и тот же путь? – спросил он с раздражением, не веря собственному сыну. – Вы все арестанты судьбы, в которой лишены выбора?
Защитная реакция, ведь впереди предстоят оправдания, почему бросил его и всех своих детей, а это для него самая тяжкая из всех нош, что он нёс.
–Три символа это и есть выбор! Либо война, либо мир, либо стать посредственным…
–Это не только твой выбор, а каждого человека…
–Когда узнал, что я – твой сын? – повторил художник вопрос, но более резко.
–У меня много детей, – начал он тихо своё откровение, но сразу же поразил. – Больше тысячи!
–Зачем? – не понимал художник, присев на край кровати.
–Да я всю жизнь живу чужими предсказаниями…
–И как же оно звучало? Разбросай по миру тысячи детей? – с сарказмом, но с горечью спросил художник, с отвращением глядя на отца.
–«Художник, рисующий души, никогда не родится, если у него не будет тысячи братьев и сестёр.». Всё лишь потому, чтобы Родиной твоей был весь мир…
–Как узнал, что именно ты должен быть мне отцом?
–Однажды, я покажу тебе место, которое удивит больше, чем весь мир! – заявил громко он. – И ты сам всё поймёшь. Лишь взгляд, и ты увидишь, как я однажды понял, как нужно в нашем мире жить…
«Уже на два вопроса не ответил. Не пора ли закончить диалог?», – но столько мыслей он не может сказать вслух!
–Что с моими братьями и сёстрами? – спросил художник, поднявшись с кровати и, глядя сверху вниз на Иллиана, успевшего сесть в кресло.
–Они ярые сторонники твоего искусства, хоть и не догадываются, почему! – ответил честно он и решил ответить на первый, заданный художником, вопрос. – Я понял, что ты художник за день до того, как ты потерял руки.
–Раньше, чем я? – поразился Арлстау.
–Хоть бросил всех детей, но наблюдал за ними. В тебе проснулась сила! Я её чувствовал – она была в твоих руках! Никогда не видел столько силы в одном человеке, словно ты забрал её у всех, кого встретил за короткую жизнь. Ты не мог проснуться, потому что не был готов к ней! Я не знаю, сколько ты должен был спать, но я разбудил тебя и, как оказалось, зря! Не прошло и часа, как ты лишился всей силы и обеих рук, и в этом лишь моя вина…