Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке

Ответ вновь устроил, и полководец объяснил в двух словах, как добраться до их города, и через минуту Данучи мчался навстречу своей новой войне, не зная, чем она закончится. Думал о сегодняшнем, скучал по-вчерашнему, в котором ничего значимого не осталось – семья осталась лишь на страницах дневника, в воспоминаниях теперь её не было.

Ещё не знал, какой знак подаст полководцу, половина души желала предать, а другая половина – уйти. Быть рабом полководца ни одна частичка не желала.

Час дороги – пустота, ещё час – сплошной туман.

Перед туманом остановился, стало не по себе от его густоты, видимость нулевая, и неизвестно, что внутри. Было ощущение, что перед ним яма, заполненная миллионом облаков.

Шагнул в него, и видимость вернулась. Нет, туман остался, но не был густым.

В туманах шагать неприятно, а жить в них, возможно, невыносимо, но шагал за него его конь, да и жить в этой влаге Данучи не собирался.

С каждым шагом художника, туман редел, но полностью рассеиваться не собирался. Пустота исчезала, появились деревья, луга и цветы, что красили собой белую почву. «А деревья здесь и правда красочные – и лиловые, и красные – не такие, как у нас, напичканные зеленью. Богаче здесь все цвета, да всё здесь кругом лучше, чем у нас, не смотря на морозы и слепоту тумана! И как им не завидовать, раз живут они в такой красоте?!» …

Дорога спускалась лишь вниз, и Великий город, наконец, замаячил перед глазами.

Данучи отпустил коня и с упоением впился глазами в увиденное. «Как они это построили? Неужели, живут в темноте?» – были первыми его мыслями.

Ощущение, что их город – серый шар, но половина его – внутри их планеты, а половина на поверхности. Стены и крыша были единым целым и представляли собой обрывки горных пород, но гигантских размеров. И длина, и ширина, и высота города одинаковые – три километра, а ворота высотою двадцать метров. С одной стороны города невысокие горы, покрытые зелёной травой, а с другой пустая, белая пустыня. «Красиво, и даже туман не мешает всё это увидеть…» …

Душу города рисовал несколько минут, а не секунду – было ощущение, что уже рисовал её однажды, а сейчас создал лишь продолжение. Нарисовал её лишь после того, как изобразил карандашом в своём дневнике сам город, чтобы не забыть его однажды – наивный, надеется прожить дольше года.

Арлстау она чем-то напомнила душу города, в котором он сейчас находился. На полотне не пятна, а круги – их десятки, и все соединены между собой серебряными нитями. Всё в душе города было связано между собой, ничто в нём без чего-то не могло существовать.

Что вложил в неё Данучи, Арлстау не догадался, но ему показалось, что это несколько вариантов развития событий, и каждый из них был зависим от грядущего.

Как он это сделал, Арлстау не знал и ещё не горел желанием узнать. Настолько далеко заходить в своём мастерстве ему ещё рано.

С небес посыпал серый снег, похожий на пепел, и он не остановится, пока Данучи не выйдет живым из тёмного города. Но отпустят ли?!

Оставшийся путь проделал ногами, терзая себя сомнениями и уговаривая поступить по совести. Слишком уж мирная и красивая местность здесь, чтобы загрязнять её войной, и обоим художникам не хотелось думать, что, возможно, сегодня здесь будут лишь руины, деревья вспыхнут красным огнём, и птицы больше не споют им песен…

Два полотна, точнее, листка не предвещали два варианта развития событий. Одно было началом его плана, и он спрятал его по дороге, потому что смысла брать с собой уже не было – оно сработало и исправлять в этой душе ничего не собирался. Второе полотно – план «А, Б, В, Г, Д», взял с собой, ничуть не предвкушая, какую из дорог выберет шедевр. Ему бы выбрать самому – авры или люди!

«Кто из них больше достоин жить?», – спросил он себя прошлой ночью, и ответ не пришёл, и найти его где-то не очень-то хочется. Это, как решать, какого котёнка нужно оставить, а какого вышвырнуть – один красивый, но глупый, другой так страшен, что грустно, но всё понимает с первого слова…

Чем ближе к городу, тем больше ощущалось его величие. Данучи посчитал себя букашкой перед ним – и это для него впервые. Почувствовал мандраж, как в кулачном бою, когда выходишь против соперника, что на голову сильнее тебя. Оглядывался во все стороны, и ни души рядом, ни стражников – лишь лиловые деревья, алые цветы, зелёная трава.

«Как же мне открыть стеклянные ворота?», – думал он, подойдя ближе. О их толщине и непробиваемости можно только гадать, но любую преграду возможно разрушить – тем более, если это собирается сделать Данучи. Всего-то, включить фантазию. Фантазия для него – это украшение, он не искал в ней правды. «Правда внутри, а фантазия лишь снаружи, она лишь рисует предлог! Чем ярче изображение, тем проще раскрыть все её секреты.». Для Арлстау же фантазия это всё…

Вход человеку был запрещён с тех самых времён, когда он взял на себя ношу врага и разрушителя. «Покажи, что у тебя есть сердце. Иначе, в эти двери не войдёшь!», – написано над воротами, и, хоть высоко, но всё видно. Да и язык у авра и человека один на двоих.