Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке

–Я был уверен, что это авры вмешались в нашу память, что это они виноваты в моей исковерканной жизни, и никто другой. Будучи ребёнком, не испытывал к ним ненависти, а стариком испытал – да такую, что решил их всех уничтожить, до единого… Но год назад я вспомнил о тебе и первым пришло в голову то, что это ты всем нам стёр память, что не я виновник войны, которую начал, а ты! Честно, сначала хотел убить тебя за то, что испортил мне всю жизнь. Приехал в твою деревню, чтобы сжечь её и тебя, а не делать из тебя союзника, но, когда ты хладнокровно разделался с десятком моих воинов, мне это напомнило детство – так с тобой познакомился мой отец. Я почуял, что ты жаждешь войны, что она у тебя бежит по сосудам, просится на волю, слишком долго спала. Решил помиловать твою деревню и семью, твою жену и детей, простил тебя и дал тебе возможность выпустить на волю зверя. Простил, потому что ты выше нас! Кому, если не тебе, решать судьбы, в том числе, и мою?! Когда глядел на мёртвые, бегущие статуи, я был счастлив, что ты не забыл, что родился человеком, а не авром…

–Время покажет, что я забыл, а, что помню, – ответил Данучи, на секунду смягчившись над полководцем, на минуту не видя в нём угрозы. – Авры – благородный народ, они лучше, чем мы! Их прогресс обошёл нас на тысячелетия, но они не пожелали изобретать оружие, чтобы уничтожить нас одним щелчком пальца. Один факт, а говорит обо всём! Понимаешь?

–Не понимаю, – ответил он честно, качая головой. – Я их никогда не понимал! Ни в одной ситуации! И не смогу понять, потому что не хочу. Они выше нас ростом, потому смотрят всегда свысока – не замечал этого, пока не помнил о войне. Это странный народ, а, значит, опасный…

–Опаснее, чем я?

–Ты художник, рисующий души! – заголосил полководец. – Ты творишь судьбу этого мира, потому я верю, что каждый Бог в долине водопадов восстанет за нас, и мы вместе победим в этой войне. Какое бы оружие авры не принесли на поле боя…

Старик поднялся на ноги и захотел уйти, не попрощавшись, но художник окликнул его. Вскочил, как будто рвался в бой, но тот не испугался.

–Как ты узнал, что я помню лишь последний год?

–Ты это показал мне сам. Я видел, как ты забываешь! Да, что говорить – о твоей семье я знаю больше, чем ты сам! Я храню эти воспоминания для тебя, ведь ты – мой единственный друг…

Последними словами не удивил, а убедил ему не верить, ведь Данучи, хоть и не помнил, но чувствовал, что знает, что такое друг…

Послышались шаги, и оба оглянулись, и молчаливая девушка подарила свой взгляд пришедшему гостю, хоть и не дарила своих глаз полководцу.

К ним приближалось создание удивительной красоты. Не с длинной косою до пояса, а с короткими, намеренно зачёсанными, чёрными волосами, будто она колючий ёж – любого может ранить словом, любого покалечит стрелами, что бережно хранятся за спиной. Ей бы быть гордостью мужа, а не воином, тогда бы, может быть, была другой.

Душа, как звезда, не такая, как у полководца, чья душа – обыкновенный, чёрный круг, хотя при первой встрече была совсем другой…

Арлстау был поражён всей душой, но заметил, что и Иллиан тоже – он тоже узнал эту девушку. Стало не по себе от его взгляда, но не думал, кто же он ему, думал, кто он ей.

Все мысли о ней. Напряжённо глядел на двойника его любимой Анны и молился всем Богам долины водопадов, чтобы она в этом мире не пострадала, и, чтобы Анна из его мира не была ему врагом.

–Анастасия, – представилась она, глядя в глаза Данучи без любви и симпатии.

Во взгляде, хоть и восхищение, но грязное, во взгляде и чистое презрение.

Полководец был возмущён, разъярённый мозг не мог найти пути, чтобы прогнать её, а сама девушка, видя его ярость, улыбалась ей в лицо, как он её и учил.

Это дочь полководца, почти всю жизнь провела рядом с отцом, кроме последнего года. Никто его не знал лучше, чем она, но она желала не знать!

–Данучи, – ответил художник.

–Ты остался без рук! – начала она бесцеремонно. – Думаю, тебе не помешают лишние руки. Тебя бы я поберегла…

Сарказм в последней фразе, но художнику понравилось, ведь все, кто вокруг, такого не посмеют…

–Это моя дочь, – вставил своё слово полководец, чем вызвал гнев на лице Анастасии, ведь теперь художник смотрел иначе на неё.

–Почему же раньше я её не видел? – бестактно и бесстрастно спросил Данучи, не скрывая подозрения, обратившись к полководцу так, словно Анастасии здесь нет.

–Потому что я присоединилась к моему любимому отцу, когда ты убил душу города! – ответила с вызовом девушка, но дрогнул не художник, а полководец, не успевший раскрыть рот.

«Как она поняла, что убита душа города?», – вопрос родился у обоих, но не сорвался с языка.

–Данучи – лучший воин, – ответил ей отец. – Ему не нужна нянька! Он сам способен…

–Отнюдь, – прервал его слова художник. – Мне очень нужна нянька и нужен воин, способный защитить меня, которому бы я доверил мой меч во время боя…

–Нет, – с ужасом в голосе прошептал полководец, но был не услышан.

Это слово исходило и от Арлстау, и от Иллиана, но оба невидимы для неё. Оба в этой истории сопереживали Анастасии.