Нарисуй узоры болью...(СИ)

…горячие, словно раскалённые от солнца листья огненными потоками падали вниз. Наступала осень – осень цвета её волос, и только трава оставалась пока что изумрудно-зелёной.

Этого леса пока что не коснулась ненависть и боль; он не был выжжен слугами, которые пытались остановить бунтовщиков.

В этом лесу не оставалось ни единого следа от боли и кошмара, который охватил города; и, казалось, теперь каждому надо было бежать именно сюда, но разве не поймают их и здесь? Поймают, скорее всего, вряд ли надо будет искать какой-либо оттенок сражения во всём этом.

Боль, наверное, слишком сильная; слишком сильно сдавило горло желанием вырваться из всего ужаса.

Бейбарсов вздохнул, вспоминая “Тибидохс” – три года спокойной, ни к чему не обязывающей работы, которая наконец-то осталась за его плечами, теперь казались самыми хорошими в прошлом.

Города горели, Чума теряла собственное подобие жизни, и каждый, кто пытался сопротивляться её правлению, был убит, а его энергия переходила к правительнице, чтобы поддержать её силы.

Точнее, это Чума думала, что именно так и есть.

Бейбарсов вздохнул и вновь посмотрел на Гроттер, словно пытаясь понять, что именно в ней было не так.

Однозначно, просто так терять её было практически запрещённым шансом на смерть; в конце концов, надо наконец-то что-то менять, но, тем не менее, путь к этому ведётся миллионом предательств и целой рекой крови.

Впрочем, в крови нет ничего плохого.

Чудовищем была та же Лоткова, которой так сильно хотелось крови. Татьяна являлась чем-то совершенно иным. Она просто сошла с ума, но в этом, пожалуй, не было ничего аж такого страшного, что могло бы повергнуть страну в ужас. Бейбарсову же и вовсе было наплевать на то, как к подобному кто-либо отнесётся.

Да, она Провидица.

Наличие сбоя в системе, этих проклятых активных сил, её победы – всё это сломило Чуму окончательно.

Проклятая старуха выстроила свой определённый план, по которому столь упорно действовала, не пытаясь сопротивляться реальности. Тем не менее, пора ей наконец-то вспомнить о том, что она – не единственный житель этой страны.

- О чём ты думаешь? – понимая, что вопрос звучит глупо, полушёпотом спросил у Тани Бейбарсов.

- Я?

- Ты, - кивнул совершенно спокойно он. – Ну, скажи мне, о чём? – он усмехнулся, глядя на неё как можно внимательнее. – У тебя должно быть хоть что-то, за что ты сейчас настолько упрямо хватаешься.

- Ты думаешь, что я должна быть уже сумасшедшей? – Гроттер оглянулась, словно пытаясь отыскать его взглядом, а после попыталась вырваться из рук Бейбарсова, тем не менее, не имея на это совершенно никакого шанса.

- Да, именно так я и думаю, - равнодушно кивнул Глеб. – Тем не менее, есть что-то, что тебя сдерживает.

Гроттер пожала плечами.

- Я не знаю, - выдохнула она наконец-то, тем не менее, не стараясь оказаться сейчас на свободе или сбежать от собственных мыслей.

Кровавый расствет плакал огромными, алыми слезинками всё новых и новых дождей. Утро затянуло облаками, заставляя их сдавливать горло и продолжать душить, то и дело наседать со всех сторон.

Кровь и потерянный шанс жить – всё это сплелось в одну-единую картину, у которой не осталось ничего привлекательного, только сплошной, слитый воедино ужас, что его сеяла Чума, а после неё будет развевать по пеплу кто-то ещё.

У этой жизни нет ограничений.

У этой жизни есть сплошная боль.

- Я уже сумасшедшая, - наконец-то прошептала она. – Или я не понимаю, что именно Чума подразумевает под этим.

Бейбарсов пожал плечами, словно тоже совершенно ничего не знал, а после обнял Гроттер, прижимая её к себе и словно пытаясь успокоить, утешить наконец-то девушку, которая едва слышно всхлипывала.

Возможно, у неё не осталось ничего, что должно быть в человеке, но, тем не менее, не следует задумываться, как жить дальше, если жить не хочется. А она, как ни странно, хваталась за каждый лишний день собственного существования, боясь отказаться от него просто так, резко, разорвав в первый и последний раз все нити, которые связывали её тонкими паутинками по рукам и ногам.

- Я заметил, - кивнул Бейбарсов.

Он чувствовал её магию, которая буквально горела в жилах девушки – осталось только выполнить то, что он обязывался сделать, и от него должны вроде бы как отстать; у Чумы свои игры, а пешкой сделать некромага не получилось.

Король – на шахматной доске на самом деле жалкая фигура, у которой отрезаны по локоть руки.

Ферзь – часто ходит так, как ему только вздумается, и на все расстояния, которые только придумает и пожелает.

Одна беда – часто ферзём жертвуют, равно как и турой, как и обыкновенной пешкой; а пешка может стать кем угодно на противоположном конце доски, только не ещё одним королём, которого, чёрт возьми, побить не получится.

Восемь ферзей на противоположной стороне – и все единоправны и единоличны; Чума делает ошибку.

Короля всегда защищают, но, тем не менее, решает всё равно игрок.

…А не пора ли дать пешке новую… решающую всё способность?