Нарисуй узоры болью...(СИ)

Горгонова была до сих пор неимоверно красивой. Она походила на угасающее лето, плавно перетекающее в осень, долгое, великолепное, прекрасное лето, которое с каждым днём становилось всё более рыжим. У Медузии были огненные волосы - они словно горели каким-то непонятным огнём изнутри, и все окружающие, кто только видел её раньше, удивлялись тому, что на самом деле её пряди существуют, а не просто являются выдуманными, нереальными и неправильными.

А ещё они могли превращаться в змей; змей Медузия в молодости очень боялась, поэтому проклятье, что пало на её волосы., было первым порывом злобы госпожи Чумы, тем самым противным для молодой девушки, которая вынуждена была стареть здесь, в клетке.

Она так и увядала, раз в год наблюдая за тем, как Чума-дель-Торт устраивает смерти для других людей, рассматривая с профессионализмом маньяка-убийцы то, как кто-то выгрызает сердце другого. Медузия прекрасно знала, что человек не может быть нормальным, спокойным и прекрасным, когда участвует в этом; из “Тибидохса” самые хорошие люди выходили чудищами или выезжали в гробах.

Их хоронили, всегда хоронили - и пленные небольшой клетки всегда удивлялись подобной особенности со стороны Чумы. Но, казалось, ей просто нравилось наблюдать за тем, как родственники или просто люди рыдают на изувеченными телами порой вообще обыкновенных детей, у которых не было места в этом мире.

Сарданапал же состарился, казалось, слишком быстро. Он и когда попал сюда, был не самым молодым человеком на свете - в тот день мужчина праздновал своё тысячучетырехсотвосьмидесятилетие; слово, которое Медузия до сих пор не могла выговорить без запинки. Но тогда у него не было ни усов, ни бороды - а сейчас появились, длинные-предлинные, потому что основателю “Тибидохса” они нравились.

Он был очень невысок ростом, даже слишком, а ещё обладал особенностью без конца наступать на свою бороду. Рыжая красавица Меди, как он её называл порой, очень любила заплетать косички из тонких волосков этой бороды и усов; наверное, она делала это только по той причине, что никакого иного занятия в тюрьме не было.

- Смотри, Сард, - вздохнула Горгонова. - Смотри - вот оно, письмо пришло. Читать будем?

Ответ всегда следовал один и тот же - Сарданапал даже не задумывался над тем, читать или нет. Он просто подкидывал свиток в воздух, и на фоне стены появлялись строчки непонятных слов, которые после переобразовывались в нормальные слова, что их уже знал каждый в этом мире, ведь Чума заботилась о том, чтобы народ был образованный.

“Персонально для моих врагов, Сарданапала и Медузии, я составляя эту писульку ровно столько, насколько будет продлена ваша спокойная жизнь - несколько минут. А сейчас же могу поздравить вас с тем, что вы больше не будете смотреть на смерти в “Тибидохсе”.

Вы будете в них участвовать.

Знаете, почему я больше не хочу рассматривать ваши глупые, скучные, неинтересные напуганные рожи, на которых отпечатывается весь ваш слишком сильный страх перед будущим? потому что я устала от этого, просто устала, и сейчас хочу чего-то нового. Теперь вы не будете смотреть на то, как умирает человек - вы будете вынуждены переступить через себя и убивать окружающих.

Я знаю, вы хотите сказать, что никогда не станете ничего такого делать. Но если вы победите, я отпущу вас на свободу; с деньгами, с силами… Хороший соблазн, разве не так? Так; и я знаю, что вы, сколько бы сейчас не повторили, что являетесь добрыми и праведными, будете поступать с куда большей ненавистью и остервенением, чем окружающими.

Удачи вам в “Тибидохсе”; я с удовольствием посмотрю на то, как вы станете подыхать во всём этом, дорогие мои; удачи!..

Учредительница “Тибидохса”, преданно ваша, Чума-дель-Торт…”

- Вы ведь не будем убивать? - с надеждой поинтересовался Сарданапал, пытаясь отказаться от игр.

- Будем, - строго ответила Медузия. - Мы будем, и обязательно выживем - и я больше не намерена сидеть в этой дыре!

Мечта о свободе оказалась для неё куда более опьяняющей, чем для старого, слишком давно опустившего руки мага с длинными усами и бородой, которая заплетена в мелкие косички…

***

Бейбарсов откинулся на спинку стула, в который раз изучая взглядом стены небольшой комнатушки, в которой он нынче находился. Она казалась для него полупустой и слишком серой; впрочем, точно так же думали и Ленка с Жанной, но никогда не жаловались. Не жаловался и Бейбарсов - для него всё это было пустым звуком, чем-то неинтересным и совершенно незначительным; можно сказать, что Глеб жил только во время “Тибидохса”, а вот в обычное время здесь, за закрытыми окнами и бетонными стенами, он просто существовал.

- Чума говорила, что это будут наши последние игры, - вздохнула Жанна, устраиваясь поудобнее на ковре - она любила сидеть на полу, потому что так удобнее было рассматривать потолки, покрытые трещинами, исписанные какими-то гадкими рунами, что на разных языках мира означали одно и то же.