Наркодрянь

— Деньги хорошие, я обещаю. А еще квартира, машина — все за казенный счет. Да что там, — Надеждин махнул рукой досадливо. — Сам бы пошел должность не позволяет. И засвечен я в городе.

— А все же я должен основательно обмозговать.

— Мозгуй, — Надеждин поднялся и достал бумажник. — Вот мой телефон, позвонишь завтра часикам к двадцати. Скажешь «да» — договоримся о встрече, а если «нет» — считай, что никакого разговора не было. Это сто тысяч — чтоб мозговалось легче, но напиваться не советую.

Вечером следующего дня Мелешко позвонил и сказал: «да», а еще через день Надеждин повез его на смотрины к самому Федоту Федотовичу Груберу.

3

Федота Федотовича Грубера, старейшего инспектора в Южанском МУРе, многолетний — со времен расказачивания и аж до времен «борьбы с космополитизмом» — начгормил Ефим Аронович Гольдман характеризовал так: «ходячий антиквариат, отец российских филеров и вообще — редкое мурло».

«Мурло» в лексиконе Гольдмана означало величайшую похвалу, а уж кто-кто, а Ефим Аронович на всякие словопочитания был еще более скуп, чем на деньги.

Свою блистательную карьеру Грубер начал еще в золотые времена «величайшего гения и вождя», но, к чести своей, политикой никогда не занимался и работал исключительно с уголовщиной. Правда, как знать, предложили бы перейти на работу в НКВД — и куда бы делся? Но не предложили, милицейский бог помиловал, пекся все-таки о ценных кадрах.

Дело свое Федот Федотович знал. Был строг, иногда крут, но справедлив. Короче, доработал до положенной пенсии в почете и уважении. И «блатные» уважали и побаивались. Мог бы и еще работать — с места никто не гнал, — да только никак Грубер не мог принять новых веяний. Вот раньше как бывало: мог накрутить срок на полную катушку, а мог и скостить. Только по совести: я к тебе по-людски, и ты не гоношись. А вот как можно скостить или, более того, вообще замять дело за взятку, этого Федот Федотович так и не понял. Не мог брать деньги — и все тут. А такая манера в последние, перестроечные годы в Южане ком утро, мягко говоря, вышла из моды.

А окончательно подкосило старика вот что: раньше раскрутил дело, передал в прокуратуру — и подследственный сел, и причем на тот срок, который ты ему накрутил. А тут что стало получаться: бился ты, старался, работал, а глянь — суд дело прикрыл, понятно, по какой причине, и твой подопечный как ни в чем не бывало болтается на свободе, да еще тебе и перо в бок сулит. Этого Федот Федотович стерпеть не мог. Плюнул на все и ушел на заслуженный отдых.

Никто и не прогонял, и не удерживал. А в мире компьютеров за помощью к голове Грубера обращались все реже и реже. А тут еще и техника видеокамеры, миниатюрные телепередатчики да подслушивающая аппаратура с дистанционным управлением… Все это не для старика с профессиональным геморроем и больными ногами.

Надеждин знал Грубера еще со студенческих лет. Бывал Федот Федотович в их доме тогда частенько — с отцом Сергея дружили они еще с сороковых послевоенных. И Сергей наведывался к старому детективу: поучиться уму-разуму, да и просто поболтать. А слушать Федота Федотовича было сущее удовольствие.

Обитал Грубер вместе с племянником в дачном поселке, в пригороде. Туда-то и привез Надеждин новоиспеченного детектива Алексея Мелешко.

Старик встретил гостей радушно. Засуетился, за руки потащил в дом, хотя гости не особо и упирались. Тарахтел без умолку:

— Проходите, проходите, вот сюда. Смелей, молодой человек, — это к Алексею. — Вы ж не в синагоге. (Федот Федотович, потомок обрусевших немцев, любил поиграть в домовитого местечкового еврея.) Вот здесь присаживайтесь. А я тут совершенно закис в одиночестве. Вот стоит бочонок винца, собственного производства, еще прошлого урожая, так выпить не с кем.

Грубер исчез где-то в глубине своих апартаментов, но вскоре появился с графином в одной руке и с вазочкой, наполненной чудными персиками, в другой. Выставил из старинного дубового буфета на стол пузатые хрустальные бокалы. Темно-красная струя из графина матово сверкнула и аппетитно застыла в бокалах.

Надеждин взял бокал, погрел в руках и с видом знатока пригубил. Закатил глаза:

— У… Букет бесподобен… Просто класс…

Алексей с самой серьезной миной скопировал Сергея, только в глубине его глаз резвились смешливые бесенята.

Старик, настороженно и ревниво следивший за манипуляциями Надеждина, расплылся в довольной улыбке, но тотчас сердито фыркнул:

— Тоже мне: «класс»… Не то, Сереженька, не то… Вино — оно как сказка: у каждого рассказчика по-разному выходит. Вот дед мой, тот действительно делал класс, а я… Но неплохое, просто неплохое. Только… — Федот Федотович вдруг пригорюнился, — вину нужна задушевная беседа, обстановка эдакая, — покрутил неопределенно пальцами над головой. Обстановка, положим, есть, а вот собеседники… увы… Спасибо, хоть вы, Сережа, наведываетесь иногда.

— Федот Федотович, — оживился Надеждин, — а я ведь специально по этому поводу и заехал.

Грубер удивленно шевельнул бровями.