«Известия» в тот же день опубликовали интервью знаменитого профессора Ивана Ивановича Грекова, который рассказывал о подготовке к операции и ее последствиях: «Несмотря на то что возможность неблагоприятного исхода от тов. Фрунзе не скрывалась, он все-таки пожелал подвергнуться операции, так как считал свое состояние лишающим его возможности продолжать ответственную работу. Тов. Фрунзе просил только оперировать его по возможности скорее. После операции вызвала тревогу плохая деятельность сердца… К больному, естественно, никого не допускали, но, когда тов. Фрунзе сообщили, что ему прислал записку тов. Сталин, он попросил записку эту прочесть и радостно улыбался…» Греков утверждал, что причиной печального исхода стали «особенности организма» и слабость его защитных сил. Также Греков утверждал, что без операции Фрунзе был «неизлечим и даже находился под угрозой неминуемой и возможно внезапной смерти».
В середине ноября 1925 года под председательством И.И. Подвойского состоялось заседание правления Общества старых большевиков по этому поводу. На него для доклада был вызван нарком здравоохранения Н.А. Семашко. Он, кстати, высказывался в том духе, что основной причиной летального исхода стала передозировка наркоза – а именно хлороформа, – и если бы он сам присутствовал в операционной, то, видя, как пациент не засыпает, а доза хлороформа идет к критической, он бы остановил и отменил операцию.
Вопрос, по какой причине доктор Очкин продолжал давать наркоз, остается открытым. Но подозрения в причастности к «медицинскому убийству» Фрунзе, кто бы ни был его инициатором – Сталин, Троцкий, Ворошилов или даже Буденный – чаще всего падают именно на Очкина. Буденный упоминается неспроста, ведь именно у него в Первой Конной доктор Очкин был главным врачом одного из корпусов. А еще Очкин был эсером-боевиком в первую русскую революцию, правда, никакими деяниями на этом поприще отметиться не успел. Был даже арестован, но освобожден, закончил медицинское образование, работал, стал учеником знаменитого Розанова. Да, того самого.
Можем ли мы упрекнуть бедное сердце за сдачу перед 60 граммами хлороформа, после того как оно выдержало два года смертничества, веревку палача, владимирскую каторгу, верхоленскую ссылку, три года Гражданской войны?
Почему Розанов, руководивший операцией, не остановил ученика, почему не вмешались другие светила, чья квалификация не вызывает сомнений, – тоже остается неизвестным. Кстати, Розанов оперировал еще раньше Сталина по поводу аппендицита, и там тоже случился передоз хлороформа. Но Иосифу Виссарионовичу повезло, он выкарабкался.
Доктор Очкин лечил во время Гражданской войны не только красных, но и белых, поскольку однажды был захвачен ими в плен. Но это обстоятельство, как и неудачная операция Фрунзе, не оказала на судьбу Алексея Дмитриевича никакого негативного влияния. Он стал одним из виднейших советских медиков.
Фрунзе, вопреки стандартным представлениям, умер не на операционном столе. Он очнулся, правда, намного позже намеченного времени, что опять-таки свидетельствует о передозировке наркоза, пришел в сознание, мог отвечать на вопросы врачей. Но при этом его с самого начала мучила рвота желчью, он жаловался на тяжесть в голове и боли в области почек. По мнению современных специалистов, это явные симптомы тяжелого отравления продуктами распада хлороформа с поражением почек, печени и сердечной мышцы. Плюс к этому появились симптомы острого воспаления брюшины. «В мазках, сделанных из содержимого полости живота, обнаружен стрептококк», – гласил протокол вскрытия. Способов воздействовать на эту инфекцию в то время не было, и даже современная медицина считает перитонит, вызванный стрептококком, тяжелым состоянием с плохим прогнозом.
Виновных не искали
Во всех версиях, повествующих о неслучайной смерти наркома Фрунзе, в его тайном убийстве обвиняется Сталин или Троцкий. Возникает вопрос – а почему через несколько лет после смерти Фрунзе не было озвучено, что его убрали по приказу недругов советской власти? Так, как это было сделано в случае с Максимом Горьким? Достаточно вспомнить, что 1938 году обвинение в убийстве сына Горького (как и самого Горького) было предъявлено на третьем московском процессе Г.Г. Ягоде и П.П. Крючкову. Ягода признал себя виновным. Тем более что в частных разговорах во второй половине 1930-х годов такие мысли высказывались.