Наркоманы красоты

После нескольких дней в городе мне стало казаться, что никогда я не знавал людей настолько ненавязчивых, настолько умело отходящих на задний план, или настолько уединённых. Я думаю, что такая сильная направленность в себя — это расовая необходимость в городе, где гуляют сильфиды.

В тот первый вечер я дошёл до береговой линии. Я спустился по нескольким широким лестницам и прогулялся по вымощенным дорожкам наверху покатых стен. Даже в этот сезон холодных ветров цветущие по ночам лозы разливали красоту по каждой каменной поверхности. Их цветы начали раскрываться и их аромат наполнял благоуханием наступающие сумерки.

Совершенно внезапно я вышел на выступ, с которого отрывался вид на Опаловое Око, и остановился, замерев на месте.

Многие места красивы по счастливому стечению света, формы и цвета. Например, старые портовые города — на которые Крондиэм чем-то походил — это мои любимые объекты. Часто кажется, что их выстроенная людьми красота так долго и так беспрестанно терлась о непоколебимую красоту места их расположения, что обе являются превосходно подогнанными.

Но Опаловое Око превосходит обычную красоту подобных мест так же, как сильфиды превосходят красоту обычных женщин.

Солнце заходило за дальним краем кольцевой стены — то, что город располагался на восточной стороне Ока, было ещё одой причиной, по которой я приехал сюда. Солнце Ноктайла — золотое, но длинные лучи, которые проходили через высокий туман, были красными как медь. Ниже тумана молочные воды образовывали покров опаловых цветов — синий с прожилками мерцающего малинового. Позади меня башни старого Крондиэма создавали чёрные силуэты на фоне тускнеющего пурпурного неба.

Я обнаружил, что задержал дыхание, ошарашенный красотой Ока также, как и любой другой турист.

Я почти разозлился. Я потряс головой и заторопился вниз по последнему пролёту ступеней к волнолому.

Я пришёл к вдовьему загону, одному из объектов, которые я хотел нарисовать больше всего, хотя и не собирался приступать так скоро. Обычно я люблю подождать несколько дней, прежде чем заняться серьёзной работой — но свет был интригующе меланхоличен, подходящий прохладный бриз гнал мелкую рябь в загоне, и я был один. И я по-прежнему был полон восторга от красоты Ока, который захлестнул меня.

Я быстро установил мольберт и мультипамять, подключил палочку.

Свет быстро менялся. Я провёл палочкой поверх страницы, накладывая изображение почти фотографически — из глаз к палочке, без редактирования.

На переднем плане — чёрная твёрдость каменной набережной. Сам вдовий загон с огораживающей его стеной, заросшей сорняком, и истёршиеся мраморные гаргульи, которые уселись на стене через каждые несколько метров и уставились вниз на вдов. Сверкающее стекло сфер вдовьих граалей, разбросанных по бледной просвечивающейся жидкости Ока. Тела самих вдов — расплывчатые формы, плавающие полуметром ниже своих граалей.

Ухватив картину в целом, я начал её немного изменять: гаргульи уселись чуть выше, а их истершиеся зубы стали чуть острее. То здесь, то там блестящий глаз вращался в каменной глазнице. Граали стали ещё более причудливо декорированы, более искусно украшены драгоценностями, Око я густо усеял отражённым светом — жёлтых городских фонарей, тускнеющего неба и холодного мерцания появляющихся звёзд. Я представил тела вдов чуть более отчётливо, чем они были в реальности: здесь стала видна совершенная грудь, там — изгиб изящного бедра. Однако их лица оставались неясными, а их расплывчатые руки, там, где они сжимали шланги граалей, стали неуклюжими звериными лапами.

Ночь опустилась на Око и я остановился.

Я отсоединил палочку и посмотрел на свой набросок, который освещался тусклой внутренней подсветкой. В конце концов, я решил, что он был не так уж плох. «Сумерки у Вдовьего Загона», — произнёс я, обозначая название записи.

Когда я оторвался от мольберта, то обнаружил, что я больше не один. Стройная фигура, закутанная в длинную мантию с капюшоном, стояла в нескольких метрах дальше по набережной и смотрела вниз на загон.

Через мгновение она повернулась ко мне. Капюшон затенял её лицо, хотя здесь, рядом с белым мерцающим светом Ока, по-настоящему темно не было. Я вдруг стал уверен, что это сильфида, и почувствовал дрожь в слабеющих коленях. «Привет», — сказал я.

Её голос был музыкой — я никогда не слышал ничего настолько гармоничного. «Привет», — сказала она. «Вы художник?»

«Да», — ответил я.

Её манеры были безупречны; она даже не взглянула на мольберт, пока не спросила: «Можно посмотреть?»

После моего кивка она подошла поближе и рассмотрела изображение. Её аромат был нежнее, чем запах цветущих ночью цветов, но это всё, что я смог почуять.

«Интересно», — наконец сказала она, и сердце моё упало. Интересно — слово, которое используют критики, когда им в голову не приходит слово по-лучше… и они хотят казаться вежливыми. Возможно, она не это имела в виду, но я не смог заставить себя поблагодарить её за этот комментарий.