Наркоманы красоты

Путеводители, которые я прочитал перед поездкой, описывали подобные места; перед осуществлением акта наивный клиент получал дозу Экстазина[3] и отправлялся восвояси счастливым, нежно вспоминая сильфид Опалового Ока.

Было правдой, что иногда вдовы принимали гостей в своих постелях. Пока они сохраняли человеческую форму, вдовы имели те же самые сексуальные потребности, как и любая человеческая женщина. Всё же, я не верил, что существовала какая-то организованная торговля благосклонностью вдов, так как они почти по определению были очень богаты.

Я улыбнулся такой оптимистичной доверчивости моих собратьев людей.

Куда бы пошли сильфиды, если — и это вероятно, было большим допущением — они жаждали дружеского общения с себе подобными — или с людьми, которые не были их мужьями? Когда сильфиды достигают зенита своей красоты, когда их мужья приближаются к смерти… могли бы они не искать отвлечения, места, чтобы подождать вдали от смертного одра своих мужей?

Наверное, они бы не стали бывать в тех местах, которые посещаются туристами. Конечно, им нечего особенно бояться человеческой грубости или даже насилия — инопланетная мускулатура делала их во много раз сильнее любого человека. Однако я вспомнил почти скрытное поведение сильфиды, которую встретил у загона. Была она типичной для своего вида? Я представил, как она прилагает немалые усилия, чтобы избежать возможности встречи с каким-нибудь невоспитанным субъектом, который тычет ей холокамерой в лицо.

Я вызвал трехмерную каркасную карту района кафе Крондиэма. «Отметь сферы деятельности из списка базы данных отеля», — приказал я контуру.

Засветилась большая часть пространства у основания старых зданий, заполненная светло-зелёным свечением, посередине которого крохотными красными буквами всплыли названия мест и их деятельность.

Здесь и там были пробелы, где места явно существовали, но не были указаны в списке. Я установил перекрёстную связь с городским справочником и, используя световую указку, уточнил информацию об этих пробелах. Большинство оказалось небольшими магазинчиками, не связанными с туристической индустрией. Несколько оказались жилыми домами. На три запроса ответ был лишь Конфиденциальные Данные, и я записал эти адреса.

Я взял пальто из шкафа и закрыл окно. Мольберт я оставил, и это, по-моему, было первым знаком того, что мои цели, хотя бы немного, изменились.

На этот раз я принял предложение швейцара насчет рикши, которую тянул небольшой широкогрудый мужчина. На нём был оранжевый плащ, бесформенная чёрная шляпа и выражение непроницаемого апломба. Я назвал ему первый из адресов и он молча кивнул. Мы отправились в путь проворной рысью, обитые колёса рикши глухо бились о булыжники.

Необычный ароматный бледный туман заполнял тёмные улицы, туман, названный в путеводителях «дыхание Ока». Он ограничивал видимость двадцатью или тридцатью метрами и заставлял город казаться ещё более таинственным. Он придавал особую теплоту проблескам жёлтого света из плотно прикрытых ставнями окон. Звуки странно разносились в тумане: музыка дюжины миров, взрыв смеха, дребезжание посуды. Я откинулся на липкие подушки рикши и постарался зафиксировать эти ощущения в памяти.

Район кафе располагался выше по горному склону, над красивыми гостиницами и дворцами вдов. Фасады зданий здесь были менее впечатляющими. Чёрный камень был залатан растрескавшимся бетоном, а голубые навесы были чаще выцветшими и изодранными.

Каждое кафе и бар были обозначены названием, выгравированным над входом, и маленьким круглым окном из цветного стекла, не больше двадцати пяти сантиметров в диаметре, сделанным в стене прямо рядом с дверью. Некоторые оконца были темны; я предположил, что эти заведения закрыты, возможно, на этот сезон.

Я был очарован изображениями, которые были представлены в этих окнах. У бара с названием «У Перепончатолапой» окно показывало маленькую девочку с розовыми ленточками в серебристо-белокурых волосах. У неё было ангельское выражение лица и такие длинные клыки, что, казалось, они вминали плоть под её ключицами. В «Бронированном Сердце» окно было разделено узкой вертикальной полосой зелёного стекла, на которую был наложен мужчина с распростёртыми руками. Левой половиной своего лица мужчина печально улыбался; другая половина была скалящимся черепом. «Настоящая Винная Лавка Мей» показывала задумчивую рыбачащую женщину. Дуга её удочки следовала окружности окна; внизу мужчина с широко-раскрытыми глазами старался изо всех сил извлечь из своего рта огромный самоцвет, огранённый изумрудом.[4]

Я остановился, чтобы поближе рассмотреть это изображение, и изумился змысловатости работы. Внутри этого маленького пространства были сотни кусочков, некоторые не больше, чем мерцающие осколки, свинцовые перемычки не толще карандашного штриха. Я легонько приложил палец к стеклу и почувствовал вибрацию непрерывной музыки.

Когда я вернулся, рикша вздёрнул брови. «Поехали», — сказал я.