Народ Моржа

Если с огородничеством хоть что-то (вроде бы!) получилось, то свиноводство приказало долго жить, так толком и не возникнув. Дикие кабанята, привезенные когда-то в поселок, домашними не стали, а наоборот, выросли и сделались антидомашними. Поселились они в дремучих зарослях вдоль ручья, расположенных в паре километров к западу от поселка. Оттуда они совершали набеги на помойки лоуринов и на картофельные плантации питекантропов. При этом они размножались в какой-то там прогрессии. Среди руководителей племени много лет шла вялая дискуссия о том, следует их отстреливать или нет. Старейшина Медведь был «за», Кижуч — «против», а вождь колебался. Он говорил, что это свинство пора прекращать, с одной стороны, но, с другой стороны, запас свежего мяса рядом с поселком не помешает, тем более что оно не портится и плодится само.

Ситуация стала почти критической, когда выход нашелся. Точнее, откуда-то пришел. Он пришел и поселился на дальней окраине кабаньих джунглей. Никто его, конечно, не видел, но следы однозначно показали, что это старый саблезуб, который решил обосноваться в «хлебном» месте. Кижуч, разумеется, заявил, что зверя туда специально привел Семхон. Последнему пришлось долго доказывать, что он тут ни при чем. Это соответствовало действительности, хотя Семен не исключал, что в опасной близости от поселка поселился его знакомый кот, который успел состариться. Людям зверь почти не мешал, так что необходимости выяснять его личность не возникло.

Честно говоря, Семен с самого начала не очень-то и надеялся, что со свиноводством что-нибудь получится. Даже если бы диких свиней удалось приручить, толку от этого было бы мало: после людей и собак в охотничьем хозяйстве почти не остается пищевых отходов, так что кормить поросят нечем. Кроме того, дикое животное, оказавшее доверие человеку, для лоуринов становится как бы неприкосновенным. Во всяком случае, без крайней нужды убивать и есть его никто не будет. Иное дело собаки, которые якобы дикими никогда не были.

Коневодство тоже не прижилось, хотя женщины-воительницы сделались заядлыми всадницами. Вид едущей верхом толстомясой Рюнги или Тарги больше не вызывал у Семена гомерического хохота. Тем не менее передвигаться зимой на собачьих упряжках было удобнее, а пасти и охранять табун никому не хотелось. В итоге возник постоянный повод для насмешек над имазрами и аддоками: хорошо бегать они не умеют и поэтому ездят на лошадях — «как бабы».

С неандертальцами дело обстояло еще хуже. Этих людей лошади боялись панически — сильнее, чем волков. Семен смог придумать только одно объяснение: слишком долго, наверное, лошади были обыденной, можно сказать повседневной добычей неандертальцев. Нескольких сотен(!) тысяч лет хватило, чтобы страх перед двуногим хищником запечатлелся в генетической памяти животных. Кроманьонцы как биологический вид значительно моложе, и не все звери еще до конца определили свое отношение к ним.

Глава 5. Сказка

На шестом году существования школы и, соответственно, всей близлежащей инфраструктуры Семен вынужден был подводить итоги своих долговременных контактов с представителями «альтернативного человечества». Будучи же подведенными, они — эти итоги — его не обрадовали. Пришлось признать, что неандертальская проблема зашла в тупик: «Ежегодно выше по течению на берегах образуются новые поселки, заметно увеличивается численность жителей в старых. Относительно высокая плотность населения ведет к перегрузке кормящего ландшафта — это уже видно невооруженным глазом. Загонные охоты и регулярные массовые забои на переправах через реку делают свое дело — количество животных на доступной территории год от года сокращается. То ли их слишком много гибнет, то ли животные находят новые, более безопасные пути миграций. Зимние и весенние голодовки неандертальцев стали традицией, которая крепнет».

Проигрывать, терпеть неудачи Семен не любил и долго настаивал на продолжении эксперимента по введению в рацион неандертальцев растительной пищи и, главное, рыбы. В конце концов ему пришлось сдаться — с ним боролись не сами люди, а их организмы. Что-то в этих организмах было не так с ферментами, метаболизмом и еще черт знает с чем. В общем, две-три недели чисто рыбной диеты превращали даже могучих мужчин в почти инвалидов: мышечная слабость, шатающиеся зубы, нарушение координации движений, понос, какие-то нарывы на коже… Складывалось впечатление, что просто голод они перенесли бы легче. Как ни крути, а получалось, что их потребность в мясе и жире — даже тухлом или проквашенном в мясных ямах — не является данью традиции, а обусловлена физиологически.