Народ Мухаммеда. Антология духовных сокровищ исламской цивилизации

– Где-то неподалеку, как мне помнится, живет Фудайл, – сказал халиф, когда мы вышли на улицу, – пойдем навестим его.

Подойдя к дому Фудайла, мы услышали, как он читает Коран, где-то в верхних комнатах. Мы постучали в дверь.

– Кто там? – раздался голос сверху.

– Повелитель правоверных, – ответил я.

– Какое мне дело до повелителя правоверных?! – ответил Фудайл.

– Но ведь пророком сказано, что «человек не должен грубить, даже если его отвлекают от почитания Бога»?

– Да, такое Предание есть, – ответил Фудайл, – но есть и другое: «Восторг в Исполнении Его Воли делает честь гостям»; вы можете считать, что я низок, но я считаю себя возвышенным.

Тем не менее он спустился и открыл дверь. В комнате, куда он провел нас, было темно – он нарочно потушил лампу, – и халиф вынужден был пробираться на ощупь; неожиданно их руки встретились. Фудайл вскрикнул, как от боли.

– Никогда я не встречал такой изнеженной, холеной руки, – сказал он, – будет странно, если ее владелец избежит адского пламени!

Как только он произнес эти слова, халиф залился слезами, силы оставили его, и на минуту он потерял сознание.

– О Фудайл, – произнес ар-Рашид, придя в себя, – дай мне наставление, поддержи меня своим словом!

– Когда твой предок, приходившийся дядей Избранному Богом, – отвечал Фудайл, – спросил однажды пророка: «Смогу ли я править людьми?» – пророк ответил ему: «Я хотел бы видеть тебя, дядя, обладающим более ценным даром, с помощью которого ты, хотя бы на мгновение, смог править самим собой». Он имел в виду следующее: быть полностью покорным Богу, хоть на мгновение, – большее блаженство, чем быть почитаемым другими в течение тысячи лет. Когда мертвые воскреснут, то, что было властью и славой, станет стыдом и позором.

– Продолжай! – сказал ар-Рашид.

– Когда Омар, сын Абд аль-Азиза, стал халифом, он позвал трех мудрецов и спросил у них: «Как мне быть в этом несчастье, поскольку именно несчастьем я считаю то, что стал халифом?» Один из них ответил: «Если ты хочешь прожить завтрашний день без печали и без греха, считай каждого старца своим отцом, каждого мужчину – своим родным братом и каждого ребенка – своим ребенком. Отцу окажи почет, брату вырази уважение и ребенку дай свою любовь». – После небольшой паузы Фудайл продолжил: – О повелитель правоверных, я боюсь за тебя! Со своим прекрасным лицом ты в конце концов можешь попасть в Геенну Огненную! Ты должен бояться Бога и исполнять свой долг перед Ним. И делай это лучше, чем ты делал до сих пор.

Харун спросил Фудайла, есть ли у него долги.

– Да, я имею долги перед Господом в послушании Ему, и горе мне, если Он потребует их сию минуту!

– Я говорю о твоих долгах людям, – сказал халиф.

– Хвала Господу! Он милостив ко мне, и у меня нет причин жаловаться Ему на Его слуг, – ответил праведник.

– Ну хорошо, возьми тогда это на свои нужды, – сказал ар-Ра-шид, пытаясь вручить Фудайлу кошелек с тысячей динаров.

– Все, что я сказал, не принесло тебе пользы; ты опять поступаешь неверно! – воскликнул Фудайл.

– Но почему, что же здесь не так? – удивился халиф.

– Я желаю, чтобы ты попал в рай, ты же желаешь, чтобы я попал в ад. Ты не понимаешь, что тут неправильно?

Когда мы уходили, слезы стояли в глазах Харуна ар-Рашида, да и у меня тоже.

– О Фудайл, ты поистине святой человек! – сказал халиф.

Впоследствии, когда Ибн Уяйна, который принял подарок халифа, упрекал Фудайла за то, что тот отказался от кошелька, Фудайл схватил почтенного богослова за бороду и сказал:

– Стыдно тебе, великому знатоку Закона, так ошибаться! Если бы эти люди, Аббасиды, приобрели свои богатства законным путем, это было бы совсем другое дело; тогда я мог бы на законных основаниях принять их подарки.

Придворные

Однажды на приеме у ар-Рашида поэт Исхак прочитал поэму своего сочинения, прославлявшую добродетель щедрости, завершающуюся следующими строками:

Не будет беден истинный поэт,
Страх в сердце не поселится его,
Доколе к поэзии искусству будет склонен
Наш просвещенный повелитель правоверных.

– Нет, действительно! – воскликнул халиф. – Ни один поэт не будет беден, да будет на то воля Всевышнего! Фадл, выдай Исхаку сто тысяч дирхемов. Поистине сам Бог вдохновил его написать такие прекрасные стихи!

– О повелитель правоверных, твоя похвала поистине более изысканна и возвышенна, чем мои стихи! – ответил Исхак.

– Фадл, выдай ему еще сто тысяч дирхемов! – приказал халиф.

«В этот момент, – писал впоследствии Асмаи, – я понял, что этот Исхак имеет нюх на деньги чуть ли не более тонкий, чем я сам».

«Как жаль, что мысль написать стихи, восхваляющие ар-Рашида, не пришла ко мне раньше, чем тебе, – говорил Абу Атахия Абу Нувазу. – Я имею в виду эти строки:

Боялся я тебя когда-то. Но время страха миновало;
Я понял: ты боишься Бога. Мне больше нечего бояться».