С семьями Альбина-гончара и Корвина-плотника было сложнее. Жена гончара, двадцатитрехлетняя Винни, и жена плотника, тридцатидвухлетняя Кассади, упирались переезду изо всех сил, ибо здесь была хоть страшная, но привычная жизнь, а там, в стране князя-колдуна, им придется подчиниться чуждым и непонятным правилам. Открыто выражать свое мнение они опасались, так как Виллем-воин, фанатично преданный леди Гвендаллион, был готов оторвать любую глупую голову, которая только попытались бы раскрыть рот против распоряжений главы клана. А распоряжение были однозначны. Клан Рохан должен переселиться за море в земли князя-колдуна и без остатка влиться в подчиненное ему племя Огня. А тут еще – новость о том, что леди Гвендаллион по всем правилам вышла замуж за князя-колдуна и передала ему полную власть над кланом Рохан. Поэтому кумушки гадили исподтишка. В разговорах с товарками по несчастью и мужьями они говорили, что обычаи племени Огня должны быть противны любой честной христианке. Подумать только: там мужчинам принято иметь несколько жен, а мужчины и женщины каждый Божий день совместно голышом купаются в реке…
Узнав о таких разговорах, отец Бонифаций собрал свою паству и прочитал ей большую проповедь, просвещая, увещевая и грозя ослушникам разными карами. Он говорил, что сейчас еще идет Шестой День Творения, в условиях которого неприменимы законы и установления, действительные в седьмом веке от Рождества Христова. На первое место в нынешнее время, когда не родился еще ни Христос, ни Дева Мария, ни апостолы, выходят первейшие заповеди Творца: плодиться и размножаться, а также добывать хлеб в поте лица своего. При этом, чтобы не возник блуд, которым обычно занимаются желающие мужчину вдовы и бобылки, в племени Огня установлено, что все женщины должны иметь своих мужей и, кроме того, чтобы все жены одного мужа были меж собой добрыми подругами и не испытывали друг к другу ни злобы, ни ревности.
А если кто вздумает бунтовать против таких установлений, продолжал отец Бонифаций, или будет замечен в их злобном игнорировании, того постигнет кара князя Сергия ап Петра, который никакой не колдун, а просто умнейший человек, осененный благодатью самого Творца. Бунтовщиков в племени Огня подвергают духовной казни, при этом человек считается мертвым, все браки, в которых он состоял, считаются расторгнутыми, а тело, еще живое и дышащее, но уже не имеющее ничего, даже собственного имени, поступает на перевоспитание тяжелым физическим трудом. Потом, по мере излечения и взросления обновленной души, ей постепенно возвращается имя и человеческое достоинство, но только это будет уже совершенно другой человек, который никак не сможет претендовать на наследство от своего прежнего «я». Ни брак, ни какое-либо имущество не может перейти к новой сущности от ее предшественников, и ей все придется начинать сначала.
Надо сказать, что эта проповедь если не убедила, то хотя бы напугала мятежниц. Повергаться столь ужасному наказанию – жить и видеть, как тебя считают мертвой и хоронят, и никто даже случайно не перебросится с тобой даже словом, заставила их держать свои мысли при себе и не высказывать их вслух. Одни потом поменяют свое мнение, другие до глубокой старости будут скрывать внутри себя ненависть к тем порядкам, среди которых они имеют честь жить. Поэтому отплытие «Отважного» в очередной рейс к Большому Дому не обещало каких-либо серьезных катаклизмов. Все шло своим чередом.
11 июля 2-го года Миссии. Среда. За час до полудня. Примерно в пяти километрах от устья Гаронны, временный лагерь исследователей обломков парохода.
Обратный переход к устью Гаронны с быками на палубе никто не назвал бы приятным путешествием. Испуганная скотина рвалась с привязи, мычала и гадила в неумеренных объемах, так что казалось, весь «Отважный» снизу доверху провонял навозом. Словом за трое суток перехода Сергей Петрович проклял все на свете. Хорошо хоть погода была благоприятной и Бискайский залив не ревел штормовым ветром, а ласково плескался солнечными бликами. Курорт, да и только. В седьмом веке климат в Корнуолле тоже был далеко не полярный, но нечто подобное из всего клана Рохан мог видеть только Виллем-воин, когда в качестве наемника странствовал по дальним южным землям.