Народная история России. От Первой мировой до установления советской власти

Прибыв на фронт, солдаты немедленно утрачивали всякие иллюзии. Окопы стали школой боли, ненависти и гнева.215 Так уже в конце августа 1914 года один рядовой описывал в письме свои чувства. По его словам, по дороге в Люблин солдаты все солдаты пели песни, а как доехали до Люблина, у всех словно языки отнялись: „Раненых здесь несколько тысяч, плач, рёв, рыдания, крик – прямо страшный суд. Дыбом волосы стоят; по вокзалу, по рельсам, по дорогам валяются раненые; некоторые по три по пяти дней валяются голодными.”216

Члены Госдумы, побывавшие на фронте, отмечали критическое положение со снарядами, винтовками и патронами. Они с прискорбием констатировали: „Мы воюем телами.“217

Опустошённость, злость и ощущение предательства брали своё. Когда с фронта пребывали поезда с ранеными, их встречали как героев, с цветами и почестями. Но раненые, по свидетельствам современников, были серьёзны. Казалось, они узнали что-то такое, отчего окружающие в их глазах были смешными детьми или пустыми бездельниками.218

Солдат по имени Фёдор Фомин, вспоминал, как всего несколько месяцев после вступления в войну империалистическая была в самом разгаре. Он отметил: „Ненасытная утроба фронта требовала ещё и ещё человеческого мяса. На убой 'за царя и за веру православную' гнали всё новые тысячи людей. Дошла очередь и до меня. В январе 1915 года я был досрочно призван в армию.”219

Вместо обещанной скорой победы последовали первоначальные успехи, а затем поражение царской армии на ряде фронтов.220 Русская армия несла огромные потери в людях. Плохая подготовленность царского режима к войне стала очевидной для всех. По утверждению современников, это действовало на настроение солдат, а через них – на весь народ.221

Впоследствии многие генералы были вынуждены признать ряд ошибок и промахов. Но дела было уже не исправить, а жизней не вернуть.222 В 1915 году центр тяжести Мировой войны передвинулся на Российскую империю. Армии были вынуждены отступать на восток. По мнению генерала А. И. Деникина, великое отступление стоило дорого, потери составляли более миллиона человек. По заключению генерала, огромные территории – часть Прибалтики, Польша, Литва, часть Беларуссии и почти вся Галиция были потеряны: „Кадры выбиты. Дух армии подорван.“223

Среди воинственно настроенной буржуазной части общества поддержка войны во многом носила отпечаток классового лицемерия.224 Правящие слои с радостью поддерживали идею бойни. Но только до тех пор, пока им самим и их сыновьям не приходилось в ней участвовать.225 Право проливать кровь за высокую идею резервировалось преимущественно для бедного и необразованного люда.226

По словам одного современника, пределом жертвенности всей массы русской интеллигенции была посылка в действующую армию кисетов с табаком, исполнение гимна в кабинетах загородных ресторанов и патриотические речи на бесчисленных „собраниях“.227 Как саркастично резюмировал вольноопределяющийся В. В. Арамилев, больше всего трясут патриотическими штанами те, кто никогда на фронт не поедут.228

Люди с достатком пускали в ход связи, взятки, протекцию чтобы стать „безбилетниками“ и не рисковать жизнью.229 Они пытались пристроиться на безопастном месте: в штабе, в обозе, в Красном Кресте или по тыловым организациям.230 231

Чувство самосохранения также заставляло представителей образованных слоёв идти не в пехоту, а в кавалерию, связные, инженерные и артиллерийские войска. Там было несоизмеримо больше удобств и меньше потерь.232 233

Один свидетель с горечью заметил, что каждый хитрит, врёт и покупает, как может. Продавалось всё от коек и отсрочек до штемпелей и очередей.234 235 В отличие от состоятельных людей у бедняков подобных возможностей не было. Неудивительно, что в ряде регионов вроде Поволжья и Сибири мобилизация вызвала заметные волнения.236

По данным генерала Ю. Н. Данилова, беспорядки среди призванных прокатились довольно широкой волной и в некоторых местах вроде Барнаула приняли очень бурный характер. Для подавления их пришлось принять крутые меры вплоть до оружия включительно. Поэтому генерал заключил, что патриотические манифестации и взрывы энтузиазма являлись, по-видимому, лишь „дешёвым фасадом, за которым скрывалась невзрачная действительность.”237

Так оно и было. В начале войны в отдалённых от фронта городах вроде Иркутска мобилизованные крестьяне неожиданно узнавали, что до немецкой границы им ехать две-три недели. После этого они впадали в полное недоумение. То, что навстречу немцу нужно было ехать так долго и „искать“ врага, совершенно не вязалось с идеей защиты отечества от внешнего нападения.238