Народная монархия

Бердяи разных разновидностей ищут разных объяснений – кроме, разумеется, самих себя. В зависимости от высоты гонораров, ищут вину: в евреях, в немцах, в некультурности масс, в наследии проклятого царского режима, в изуверстве большевиков, в таинственной славянской душе, в еще более таинственной исторической стихии и, наконец, даже и в Диаволе – в самом настоящем, всамделишнем Диаволе – хотя и без рожек и хвоста, но в Диаволе. И советская власть так и именуется «сатанинской властью» – именуется теми людьми, которые еще лет тридцать-сорок тому назад визжали от восторга при каждом наступательном шаге великой и бескровной.

Семьсот лет тому назад, под татарскими ордами – было тяжело, но было ясно: нужно бить татар. Как – это уже другой вопрос, вопрос тактики. Сейчас не ясно и это: нужно ли бить большевиков и нужно ли бить их всех. Есть ведь и в компартии люди, попавшие как кур во щи. Есть ведь и в советских завоеваниях и оккупациях какие-то русские интересы. Война с татарами и немцами была войной одного фронта: всякий татарин и всякий немец были врагами. Здесь война прорезывает почти каждую семью. Путается все. Все запутано в прошлом, все перепутано в настоящем и ничто не ясно в будущем: так что же мы должны делать после большевиков? Восстанавливать монархию Николая Второго или Алексея Михайловича? Республику по новгородскому или по керенскому образцу? Какой-нибудь вариант советской власти по бухаринскому или по солидаристскому рецепту? Или совсем просто протянуть свои окостенелые руки к каким-то новым варягам: земля наша велика и обильна, а мозгов у ней нет, придите уж как-нибудь княжить нами? Не то – снова вернутся бердяи, и снова все начнется сначала. И снова вам, буржуям, придется давать милостыню нам, пролетариям, – как давала АРА в 1921–22 и УНРРА в 1945–46 годах. Ведь – давала же. Интересно было бы, кстати, выяснить – дали ли бы сытые пролетарии хоть кусок хлеба голодающим буржуям, если бы каким-то чудом голод был в буржуазных странах, а сытость в социалистических? Думаю, не дали бы ни куска. И самое большее, на что можно было бы рассчитывать, это на кусок свинца…

* * *

Итак: была у нас «теория науки». Были «властители дум». Была родина. Все это исчезло. Но остались старые привычки мышления, приведшие нас в дыру, старые термины, ничего не обозначающие, старое вранье, въевшееся в сознание каждого из нас, и – в полных и неполных собраниях сочинений – остались коллекции разрозненных фактов, в каждом сочинении стасованных на потребу данной политической программы, освещенных ярким светом самой современной философии – разной для каждой программы; и над коммунистическими подвалами от Риги до Владивостока протянулся завершительный лозунг всего этого: «бытие определяет сознание».

Бытие и сознание

Эта книга посвящена познанию русского народа. Познание всякой личности – индивидуальной или коллективной, предполагает прежде всего существование этой личности – иначе и познавать нечего. Предполагает существование некоего духовного «я», отличающего каждую данную личность от каждой другой. Это внутреннее «я» дается рождением – и о его происхождении мы не знаем ничего: амеба родится амебой, бушмен – бушменом и немец – немцем. Амеба, правда, осталась неизменной в течение миллионов лет; бушмен не меняется в течение тысяч; немцы, попадая в другую среду, обстановку и традицию, меняются через одно поколение. Но немцы в массе – тоже не меняются. В XX веке они действуют точно так же, как действовали в IV.

О внутреннем «я» каждого человека мы кое-что можем узнать из его поступков – только по его внешним проявлениям. Единственное, что мы можем проследить с большей или меньшей достоверностью, – это реакция данной личности на окружающую действительность. Мы не можем сказать: почему юный Михаил Ломоносов, вместо того, чтобы мирно ловить рыбу на Северной Двине, пошел в Москву учиться. Мы не знаем, почему Эдисону захотелось изобретать или Пушкину писать стихи. В жизни почти каждого человека есть определяющая его «доминанта», господствующая черта ума, характера, воли и Бог знает чего еще.

Материализм говорит: бытие определяет сознание, то есть данная среда – физическая и общественная – формирует из сырой глины небытия данную человеческую личность, с ее капиталистически хищным носом или с ее социалистической святостью души. Эта точка зрения почти целиком совпадает с философским детерминизмом, который принципиально отвергает свободу воли, ибо воля, как и все в мире, подчинена железному закону причинности.