Народная республика Walmart

И на фоне растущего кризиса устойчивости бактерий к противомикробным препаратам, в котором эволюция микробов побеждает один антибиотик за другим, пациенты все чаще умирают от самых банальных инфекций — а фармацевтические компании отказались от исследований новых семейств жизненно важных лекарств просто потому, что они недостаточно выгодны. Так, ампутации или операции по иссечению зараженных участков могут вернуться в обычную медицинскую практику. Неприятная перспектива, не находите? А ведь именно такое лечение оказалось единственным, что осталось врачам девятнадцатилетнего Дэвида Риччи из Сиэтла, когда они ампутировали часть его ноги после повторного заражения бактериями, устойчивыми к лекарствам: инфекция была занесена в результате результате аварии на поезде в Индии, и его не смогли вылечить даже высокотоксичными антибиотиками «последней линии». Каждый раз, когда инфекция возвращалась, всё больше и больше врачам приходилось отрезать от его ноги. Хотя Риччи в итоге и поправился, с тех пор он жил в вечном страхе перед микробами, с которыми нельзя бороться. Как говорится в статье-воззвании от Американского общества инфекционных болезней (IDSA) 2008 года, «[Антибиотики] менее желательны для фармацевтических компаний и венчурных капиталистов, потому что они более успешны, чем другие лекарства». Антибиотики являются успешными, если они убивают инфекцию, и в этот момент — дни, недели, или месяцы — пациенты перестают принимать препарат. Однако при хронических заболеваниях пациентам приходится принимать лекарства каждый день, иногда до конца своей жизни. Таким образом, делает вывод статья, коммерческий интерес в разработке лекарств вызывает долгосрочная терапия, а не лечение. Политические предложения от таких организаций, как IDSA, ВОЗ или Евросоюз, умоляют и упрашивают фармацевтические компании пошевелить хоть пальцем — но даже здесь, каким бы скромным ни был этот подход, он всё ещё является внешним для рынка. Социализация фармацевтической промышленности обошлась бы куда дешевле и стала бы куда более быстрым и эффективным подходом, но большинство специалистов считают ее слишком радикальной: от такого предложения слишком пахнет социализмом.

Помимо этого сектора, можно отметить и то, что фундаментальные исследования в любой области — те самые прорывные исследования, где ученых ведёт простое любопытство, а не надежда на разработку какого-либо продукта, просто не могут финансироваться частным сектором. Даже несмотря на то, что на их основе потом и создаются те технологии и лекарства, что будут востребованы на рынке много лет спустя. Такие исследования стоят чрезвычайно дорого, но не гарантируют никакой коммерческой отдачи. Исследования ради будущего характерны как раз для государственных учреждений или частных благотворительных организаций, а не для полноценных участников рынка. Точно так же, не рынок доставил нас на Луну, а грандиозное государственное предприятие под названием NASA. А сегодня, если честно, мы должны признать: из-за огромных расходов какая бы то ни было жизнеспособная колония на Марсе всё еще должна производить какой-то прибыльный товар, который надо будет вывезти на Землю — и выгодно продать на Земле. Даже если издержки на выход за пределы земной гравитации вдруг резко сократятся (например, за счёт использования многоразовых ракет), такой товар должен быть прибыльнее, чем торговля кокаином. Есть такой товар? Молодцы, ваша взяла. Нет такого товара? Тогда нет и денег: ни один инвестор за такое не возьмётся. Так что Марс либо будет колонизирован государственным сектором, либо не будет колонизирован вовсе.

Но для многих прогрессивных парней история логистики и планирования кажется затхлой, пыльной и устаревшей. Нужно ли снова обмазываться этими несвежими аргументами, чтобы выводить народ на баррикады? Нужно ли снова рассказывать эти забытые скучные истории? Чистая правда: в истории планирования мало драмы или романтики. Мало захватывающих историй о самоотверженном героизме, о мужественных страданиях или о праведной ярости (зато поражений, неудач и разорения, напротив, хоть отбавляй). Но, по сути, история несправедливости и ее исправления — это хроника усилий всех времен по сокращению неравенства всех типов: неравенства состоятельных и неимущих, неравенства работающих и отдыхающих, неравенства имеющих слово и бессловесных.

И неравенство, в конце концов, есть вопрос нечестного распределения самих вещей или результат такого нечестного распределения.