Народная Русь

О гульбище-игрище «Костроме» меньше всего знают костромичи- великороссы. Оно занесено в народную Русь от мери[51] и справляется в настоящее время только в самой захолустной глуши Пензенской и Симбирской губерний, да в Муромском уезде Владимирской. А. Н. Афанасьев отождествляет название этого игрища с тем, что изображавшая в некоторых местностях «Кострому» кукла делалась из соломы, всяких сорных трав и кудельной кострики (отбросов), и приводит названия растущих во ржи трав — «костра», «кострец», «костера» и т. д. Колючие и цепкие (сорные) травы в старину представлялись как бы подобиями молний громовержца-Перуна, многие черты облика которого были перенесены на Яр-Хмеля и слились с ним нераздельно. В тридцатых годах XIX-го столетия это происходило так. Созывались со всей деревни, собирались в заранее облюбованное место красные девушки, шли в простом — не праздничном наряде, становились в кружок на лугу. Одной из красавиц доставался жребий — изображать собою «Кострому». Становилась она с потупленною-повинной головою, подходили к ней все другие девушки, поклон за поклоном ей отвешивали, брали-клали ее на широкую доску белодубовую, относили ее, с припевами голосистыми, на берег реки. Здесь принимались будить притворявшуюся спящею «Кострому», поднимали ее за руки; затем — начинали купаться, обливая водой друг-дружку; которая-нибудь из девушек оставалась при этом на берегу, держала лубяное лукошко и била в него кулаком, как в барабан. С купанья все отправлялись, в прежнем порядке, в деревню; там, дома, переодевались в цветно платьице — красен праздничный наряд, выходили на улицу и водили хороводы.

В Муромском уезде «Кострому» изображала не выбранная девушка, а кукла, обмотанная разноцветным тряпьем. На игрище выходили не только одни красны девицы, но и парни молодые.

Одевали-наряжали «Кострому» под особые, приуроченные к этому песни. «Кострома, моя Костромушка, моя белая лебедушка! У моей ли Костромы много золота, казны. У костромского купца была дочка хороша, то Костромушка была, Костромушка, Кострома, лебедушка-лебеда!» — запевается, например, одна из них, наиболее отвечающая своему назначению. «У Костромы-то родства — Кострома полна была; у Костромина отца было всемеро. Кострома-то разгулялась, Кострома-то расхвалилась. Как Костромин-то отец стал гостей собирать, гостей собирать, большой пир затевать; Кострома пошла плясать, а чужие-то притаптывать: Кострома, Кострома, то Костромушка была!..» — продолжается песня, чем дальше — тем становясь все веселей-звончее: «Я к тебе, кума, незваная пришла; я ли тебя, Костромушка, за рученьку возьму, вином с маком напою, в хоровод тебя введу. Стала Кострома поворачиваться, с вина-маку покачиваться; вдоль по улице пошла, на подворьице шла, на подворье костромское, на купецкое. Кострома ли, Кострома, то Костромушка была…» К концу подходит песня — с развальцем: «Костромушка расплясалась, Костромушка разыгралась, вина с маком нализалась. Вдруг Костромка повалилась: Костромушка умерла. Костромушка, Кострома!..» Последняя часть песни говорит прямо о том, что совершается перед певунами голосистыми:

«К Костроме стали сходиться,
Костромушку убирать
И во гроб полагать.
Как родные-то стали тужить:
По Костромушке вътлакивати: —
Была Кострома весела,
Была Кострома хороша!
Костромушка, Кострома, —
Наша белая лебедушка!»

Допев песню, брали одетую куклу-«Кострому» на руки и с новыми припевами несли на реку, где участники гульбища разбивались на две стороны. Одна сторона становилась обок с куклою, и все — ее молодцы и молодицы кланялись Костроме в пояс. В это время другие внезапно кидались на них и старались похитить куклу. Завязывалась борьба, в которой победителями являлись нападающие; они повергали Кострому наземь, топтали ее ногами, срывали с нее лохмотья и — под громкий раскатистый смех и дикие выкрики — бросали ее в воду. Побежденные должны были оплакивать отнятую у них куклу и жалобно причитать, закрывая лицо руками:

«Умер, умер Кострубынька,
Умер-помер голубынька!
Утонула-померла Кострома, Кострома…» и т. д.

Вслед за этим и побежденные, и победители сходились вместе и общей гурьбою шли — с веселыми песнями — к деревне, где до глубокой ночи плясали в честь утопленницы-Костромы, поминаючи ее песнями вроде:

«Кострома, Кострома,
Ты нарядная была,
Развеселая была.
Ты гульливая была»…

Некоторые народоведы видят в потоплении-похоронах Костромы тень того отдаленного былого, когда киевляне-язычники бежали по течению Днепра-Словутича вслед за уплывавшим-тонувшим дубовым идолом Перуна — с кличем — «Выдыбай, боже!» Это сопоставление имеет свое непреложное основание.