Народная Русь

В старой словацкой сказке, имеющей много родственного с нашими простонародными сказаниями, это представление о братьях-месяцах облечено в такие красноречивые образы. Жила-была, — говорится в этой сказке, — на Божьем белом свете одна мать. Было у ней ре дочери: родная да падчерица. Первую она любила, вторую ненавидела, но была эта последняя («Марушка») не в пример краше первой («Голены»), да только и знать не знала о своей красоте. Заставляла ее мачеха справлять всю работу по двору и по дому: мести-мыть пол, варить-жарить, ткать, шить, корову доить. А любимая дочка только наряды свои и знала. Терпеливо выносила Марушка-красавица и брань, и побои; но мачеха с сестрою становились все злее, видя, что та — что ни день — расцветала все краше. И надумала мачеха: «Придут парни свататься, увидят Марушку и не возьмут моей дочки! Дай-ка изведу я ее!» Стала она мучить голодом бедняжку: нет, не изводится! Была зима студеная, и вот — захотелось Голеве, матушкиной любимице, фиалок-цветов. Сказала она о своем желании матери. Возрадовалась злая: пойдет-де ненавистная в лес за цветами да и замерзнет! Вытолкали оне вдвоем Марушку за дверь, строго-настрого наказали ей: или принести фиалок, или совсем домой не возвращаться. Заплакала красавица, пошла в лес. Долго ли, коротко ли шла она, бродила снегами сугробами, — шла, Бога о смерти молила. И дошла она до высокой горы. На горе пылал яркий костер. Поднялась иззябшая девушка — погреться к костру и увидела вокруг огня двенадцать человек. Сидели все они на двенадцати камнях: трое были стары, трое — пожилые, трое — помоложе, а еще трое и совсем юные. Сидели двенадцать человек на двенадцати камнях, сидели — молчали, на огонь глядели. И были эти двенадцать человек — двенадцать месяцев. Седой месяц — Ледень-январь — сидел выше всех, на первом почетном месте, держал старый в руках жезл. «Добрые люди», — поклонилась незнакомцам девушка: «позвольте мне обогреться у огня». Старый Ледень позволил Марушке подойти к огню, а сам спрашивает: «Как ты, девица, зашла сюда? Чего, красная, ищешь?» Поведала ему бедняжка о своем горе, о мачехе лихой, о фиалках, за которыми послали ее, пригрозив ей смертью, если не принесет сестре цветов. Посмотрел, покачал седой головою Ледень-месяц, поднялся с камня, подошел к самому юному месяцу, передал Марту свой жезл, посадил братца на свое первое место. Взмахнул жезлом Март над костром: запылал огонь сильнее, начали таять снега-сугробы, разбухли-покраснели на деревьях почки, зазеленела на проталинках трава, побежали ручьи звонкие, зацвели цветы лазоревы. Пришла в лес Весна-Красна, принесла молодая и фиалки душистые. Стала рвать цветы Марушка, набрала чуть не сноп целый, поклонилась братьям-месяцам, побежала домой к мачехе. Удивилась мачеха, а и больше того удивилась сестра Марушкина. Стали они допытываться, где это она зимой могла нарвать цветов. «Набрала на горе в лесу, под кустами!» — отвечала девушка. Подумали-подивовались злые, прогнали ее в лес за земляникой. Опять пришла бедная к братьям-месяцам, еще ниже поклонилась им. Выслушал ее слезную просьбу Ледень, промолвил: «Братец Июнь, сядь на первое место!» В одно мгновение наступило, лето: и пташки запели, и цветы запестрели, и деревья зашумели. Не успела оглянуться красавица, как вся трава зеленая заалела спелыми ягодами, — словно кто обагрил ее кровью.