Народная Русь

Благочестивый крещеный люд православный, живучи из века в век обок с пережитками языческого суеверия, отдал еще в стародавние годы все целебные, добрые травы под святое покровительство великомученику Пантелеймону, посвятившему свою жизнь бескорыстному врачеванию во имя Христово и пострадавшему за исповедание веры во времена императора Максимиана[92]. «Пантелей-целитель» считается Православною Церковью скорым помощником врачевателей. Народная Русь представляет его расхаживающим среди трав и собирающим на помогу страждущим-болящим целебные зелия. Богобоязненные старушки-лечейки не приступают к своему привычному делу без молитвы, обращенной к этому угоднику Божию. Немало молебнов о выздоровлении служится-поется по деревням-селам святому Пантелеймону. Двадцать седьмой июльский день, память Пантелея-целителя, — праздник всех лекарей-врачевателей. В старые годы этот праздник ознаменовывался в нашем народе многочисленными приношениями во храм Божий, к образу великомученика. Кто чем богат, — каждый нес от своего усердия: кто холстину, кто денег алтын, кто мерку жита, кто яиц пяток-десяток, — и все это собиралось причтом церковным в свою пользу. По большей части приношения были — от выздоровевших по молитве к заступнику врачующих и врачуемых.

Песня — этот живой отклик стихийного сердца народного — не обошла у нас молчанием как добрых, так и злых трав. Первые величает она «травушкой-муравушкою», «муравой духовитою», «травой шелковою» и другими ласковыми именами очестливыми. Ходят в русских песнях красны девушки, по травушкам похаживают, «чернобыль-траву заламывают», с подорожничком-травкой «такие речи поговаривают», а то и такую горькую жалобу на мила-дружка изливают, как: «Ты трава ль моя, ты шелковая, ты весной росла, летом выросла. Под осень травка засыхать стала, про мила дружка забывать стала. Мил сушил-крушил, сердце высушил, он и свел меня с ума-разума!». Иногда к траве обращается страдающая от измены чуткая женская душа, присутствие какой чувствуется хотя бы в следующей песне:

«Полынька, полынька,
Травонъка горькая,
Не я тя садила,
Ее я сеяла.
Сама ты, злодейка, уродилася,
Уродилася,
По зеленому садочку,
Расстелилася,
Заняла, злодейка,
В саду местечко —
Место доброе
Хлебородное!»…

Светит светел-месяц, — по дальнейшим словам песни, — озаряет дорожку милому: «в самый крайний дом, ко чужой жене». Отворяет чужая жена окошечко «помалешеньку», начинает речи с милым вести «потихошеньку» и т. д. Существуют и песни про «лютые коренья», про «лихия травы». Одна из них — про красную девицу, отравляющую неверного друга милого — повторяется в десятках разнопевов. Поется она и в Тульской, и в Тверской, и в Костромской губерниях. Записывалась и в Вологодской, и в Рязанской, и на старой Смоленщине. Слыхивали ее и в среднем (нижегородско-самарском) Поволжье. «Разгуляюсь я, младенька, в чистом поле далеко», — запевается один разнопев ее, — «я разрою сыру землю в темном лесе глубоко, накопаю зла-коренья и на реченьку пойду, я намою зло-коренье разбелешенько, иссушу я зло-коренье иссушехонько, истолку я зло-коренье размелькошенько»… И вот, — продолжается песня: «наварила зла-коренья, дружка в гости позвала: — Ты покушай, моя радость, стряпатинья моего!» — Угостивши любезнова, я спросила у него: — Каково, дружок любезный, у тебя на животе? — У меня на животе точно камешек лежить; ретиво мое сердечко во все стороны щемит!..» Песня кончается словами:

И скончался мой любезный
На утряной на заре.
Отвозила любезнова
Я на утряной заре;
Отвозила любезнова
В чисто поле далеко,
Я зарыла любезнова
В сыру землю глубоко»…

В одном разносказе сестра отравляет брата; в другом хотевшая свести со свету врага — «супостателя» девица-красавица невзначай «опоила дружка милаго» — который и завещает ей проводить его во поле чистое, схоронить при дороженьке, «в зголовах поставить колоколенку», а «во ногах — часовенку»… Иногда место погребения определяется точнее. «Ты положь-ка мое тело между трех больших дорог», — говорит отравленный: «между питерской, московской, между киевской большой…».

В народных пословицах, поговорках, прибаутках и присловиях трава является воплощением чего-то ненадежного. «Держись за землю», — изрекла тысячелетняя мудрость народа-пахаря, — «трава обманет!» Видит краснослов-простота обок с собою живущих ложью и ото лжи погибающих людей, — «Худая трава из поля вон!» — срывается у него с языка. «Худая молва — злая трава, а траву и скосить можно!» — утешает он порою, слыша облыжное слово. «Отвяжись, худая трава!» — выкрикивает обиженный обидчику, или немилая жена — мужу постылому, «Где трава росла — там и будет!» — приговаривает посельщина о неотступном человеке, навязавшемся к кому-либо на шею.