Народная война

— Если бы взяли, я бы с вами отправился. Невтерпеж мне в полицаях ходить. Пошел, потому что другого выхода не было.

Он горячо зашептал, что был в окружении, выбился из сил и потому пришлось ему стать полицаем. «Я сам красноярский», — все твердил он, точно это должно было свидетельствовать о его политических взглядах.

— Поговорим мы с тобой потом, — перебил я красноярца, — а пока вот что — я вернусь в хату, ты с минуту подождешь, а потом зайдешь и пригласишь к себе ночевать.

Так красноярец и сделал.

Мы с Иваном вышли за ним. За дорогой начиналось кладбище, дальше березовая роща. Мы пошли рощей вдоль дороги, объясняя Ивану на ходу, в чем дело. Сзади загремела бричка.

— Он, — сказал красноярец, — поймать бы гадюку.

Мы спрятались за деревьями.

— Если он стрельбы не откроет, шума не поднимать, — сказал я Ивану.

Бричка приближалась, лошади скользили, шумела от ветра роща. Красноярец вышел навстречу полицейскому, за ним мы.

— Хлопцы собрались в Чернечу, нужно их подвезти, — сказал красноярец.

Колонист, считая, что его приятель попрежнему действует в интересах немецкой службы, оправился от первого испуга и пустил нас в бричку. Мы проехали несколько десятков метров, я подал сигнал Ивану, он приподнялся на ноги, всем своим телом навалился на полицейского…

Все было кончено в одну минуту. Мы свернули с дороги, сбросили труп и галопом поскакали на немецкой бричке.

Сутки мы блаженствовали, разъезжая на повозке, однако продвинулись вперед мало. Возможность движения по дорогам для нас была исключена, а по степи напрямик ехать было трудно, лошади вязли в грязи.

Красноярец обменял лошадей и бричку на три буханки белого хлеба и на кусок сала килограмма в четыре. С этим запасом продовольствия мы, наконец, добрались до условленного с Томашом и остальными товарищами места встречи.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

«ЧУДО»

В сумерках мы подошли к селу Новополье. Кустичи, где назначена была встреча с Томашом, находились отсюда в семи километрах. Еще в пути у меня начался приступ моей старой болезни — язвы желудка, — и я занемог. Мы решили задержаться в Новополье.

Впереди на дороге, почти перед самым селом, в грязи, перемешанной со снегом, застряла грузовая машина. Около нее возились десятка полтора немецких солдат, производивших, как обычно, столько шума, точно их было раз в пять больше. Мы переждали в копнах необмолоченного хлеба, пока немцы вытаскивали грузовик. Когда гул машин затих в отдалении, мы направились к первой попавшейся избе. На улице не видно было ни души, не слышно собачьего лая.

Я постучал в окно. На стук вышел давно небритый усатый крестьянин.

— Что надо? — с видом испуганным и недовольным спросил он.

Я попросил разрешения переночевать. Оба моих товарища молчали. Крестьянин осторожно оглядел нас и тихо спросил:

— Вы пленные?

Не желая хитрить, я сразу сказал, что в плену мы не были.

Человек больше ни о чем расспрашивать не стал и впустил нас в избу. Он разбудил на печи хозяйку, и она тотчас начала занавешивать окна — на одно повесила рваную шаль, на другое — старую юбку. Хозяин зажег огарок сальной свечки. При его свете мы разглядели возле печи широкие дощатые нары. Из-под рядна на этих нарах выглядывали головы хозяйских детей.

Попрежнему ни о чем не расспрашивая, хозяйка подала на стол полковриги хлеба, соленые огурцы, миску с квашеной капустой и кринку молока — видимо, все, что было в доме.

При свете огарка хозяину можно было дать лет пятьдесят с лишним. Щетина на щеках у него была черная, тронутая сединой, а усы рыжие, светлые на концах. Взгляд открытый, внушающий доверие. Говорил он с нами настороженно, но легко, давая почувствовать, что не имеет потаенных мыслей.

Звали его Аким Моисеевич Мизгунов. Пока мы ели, он пристально приглядывался к нам.

Я не стал скрывать и объяснил, что мы военные, попавшие в окружение.

Мизгунова это не смутило.

— Я сам такой же, — ответил он.

Перед самым отходом Красной Армии военкомат этого района собрал всех военнообязанных, выдал обмундирование, составил из них подразделения. Но вооружить их и приписать к какой-либо части не успел, и новобранцы сами не заметили, как оказались отрезанными от регулярных войск Красной Армии. Дня два они бродили в районе по окрестным деревням, ища выхода, но всюду натыкались на группы немцев. В те дни гитлеровцы быстро продвигались в этой местности. Несколько раз новобранцы попадали под обстрел и в конце концов разбрелись по домам.

— Теперь сижу и каждый день ожидаю: придут немцы и погонят в лагерь. Пока что меня бог миловал, но многие уже не сдобровали.

До войны Мизгунов был колхозным бригадиром, работал отлично. Аким Моисеевич согласился оставить у себя в доме одного из нас, а двух других проводил к своему брату, также бывшему колхозному бригадиру.

У Мизгунова остался я.

За время полуторамесячных скитаний мы распознали повадки врага, приноровились вести скрытое существование. Но, главное, мы окунулись в самую гущу нашего народа. Его непоколебимая верность советской власти, мужество, достоинство, с которым он принимал испытания, подняли наши силы.