Народная война

Через две-три недели после этого я увидел и персональные предложения немцев к бывшим руководящим работникам. Многие советские и партийные работники получили специальные приглашения, в которых они не только призывались на работу, но и заранее утверждались на должностях.

Винадей подыскал нам двух товарищей — осторожных, но боевых — Михаила Кочуру и Дмитрия Мороза. Оба были колхозниками, успели побывать на фронте. И за то спасибо этому больному человеку.

Кочура и Мороз ранеными попали в плен. Немного оправившись от ран, они бежали из плена, раздобыли оружие — пистолеты — и принесли его домой. Они стали действовать без страха, в меру своих сил и способностей.

Но беда была в том, что у них были некоторые неверные убеждения. Они все свели к одной задаче — подготовиться к весне: «Зимой воевать невозможно, весной другое дело, весной каждый кустик ночевать пустит».

И в этом разубедить их не могли никакие силы.

К весенней войне, правда, они готовились так же тщательно, как когда-то готовились к весеннему севу, — отыскали в овраге пулемет без замка, Михаил его смазал и закопал у себя в погребе в надежде позднее добыть замок. Нашли три винтовки с патронами, Михаил их тоже смазал и временно, до более удобного случая, — немцы были в селе и мешали работать, — спрятал на сеновале своей тетки, одинокой вдовы. И вот тут-то произошла заминка.

Тетя Лиса, хозяйственная старушка, рано начинала свой трудовой день. Однажды, встав чуть свет, она затопила печку и пошла на сеновал за кормом для коровы. Там она наткнулась на винтовки. Откуда попало на сеновал оружие, тетя Лиса не догадалась. Одно ей было известно: немцы объявили, что людям, которые прячут оружие, угрожает страшная кара. Недолго думая старуха схватила винтовки и сволокла их в печь.

— И дивись ты, Мишенька, — говорила потом старуха своему племяннику, — тут того гляди немцы зайдут, они ведь каждое утро рыщут, а я с ружьями. И откуда они взялись? Сунула я их в печку, а от них такой пламень пошел, не приведи бог. Только я отвернулась, а ружья — бух, бух, бух! Аж хата затряслась вся. Ну, думаю, почуют немцы! Что тут делать? Подхватила я эти проклятые ружья, да на двор, да в колодец! Так и утопила.

О происхождении винтовок Миша ничего тетке сказать не мог. Он слушал ее молча и, несмотря на досаду, едва удерживался от смеха.

Дмитрий Мороз, не обладавший в такой степени чувством юмора, очень разозлился на энергичную старуху.

— Из-за чортовой бабы остались без оружия! — раздраженно говорил он.

— Вот видишь, а ты хочешь до весны откладывать войну. Так собираться, никогда не соберешься, — заметил я.

Я не обижался на них. Люди они были решительные, преданные советским идеям, и, если бы я смог увести их из родного села, они многое бы сделали.

Однажды из Унечи приехал в Кустичи какой-то фашистский агитатор. Мы втроем, на правах местных жителей, также пошли на собрание. Плюгавый, с пропитым голосом, немолодой, неопрятный тип, одетый в старомодное меховое пальто, вероятно снятое с какого-нибудь расстрелянного старика, читал сводки германского командования и тыкал длинным пальцем в школьную карту, висевшую на стене.

— Наши, — говорил он, имея в виду немцев, — окружили Москву, Ленинград и подходят к Уралу…

Слушатели реагировали по-разному. Кто вздыхал, кто охал, кто просто молчал. Вперед вдруг выдвинулся колхозник с черной тощей бороденкой. На нем был выцветший полушубок, шапка-ушанка и латаные рукавицы. Звонким голосом он спросил докладчика:

— А где тут, дозвольте вас спросить, будет Москва?

— Москва? — переспросил «агитатор». — Москва — вот она.

— А мы где, дозвольте спросить? Где Унеча?

— Унеча здесь.

— А Урал где будет?

— Урал вот.

Колхозник подошел к карте и, тыча в нее рукавицей, переспросил:

— Стало быть, мы здесь, Москва здесь, а Урал тут?

— Да.

— И говорите, немец уже под Уралом?

— Под Уралом, — с недоумением глядя на колхозника, ответил «агитатор».

Колхозник медленно повернулся к аудитории, разгладил рукавицей бороденку и сказал коротко и внятно:

— Чоботы стопчут.

— Что? — не понял его «агитатор».

— Чоботы стопчут, говорю. Сапог нехватит, — повторил колхозник и пошел к выходу.

— То есть, ты что хочешь сказать? Эй, постой, тебя как зовут? — заволновался «агитатор», понимая, что попал в смешное положение.

— Иваном меня зовут, — ответил колхозник и хлопнул дверью.

Я и мои товарищи вышли за ним. Я остановил колхозника и пожал ему руку. Здесь же я приказал Михаилу Кочуре и Дмитрию Морозу убрать «агитатора», только умно.

Вечером они уничтожили «агитатора» по дороге на станцию Унеча. Снег замел все следы.

Но на немедленную широкую борьбу Кочура и Мороз не соглашались.

— Нужно ждать весны. Куда я сейчас пойду? Видишь, детворы сколько — мал мала меньше. С собой их не возьмешь! А где они здесь укроются? Их немцы поубивают, — говорил Михаил, когда я настаивал, что нужно уходить из этого района.

У него было пять человек детей; старшей девочке недавно исполнилось десять, младшему мальчику не было еще трех, а жена носила шестого.