В 70-е годы завершалось раскрестьянивание русской деревни и одновременно проявилось истощение дешёвых по добыче, наиболее близких и удобных для перевозки к промышленным предприятиям месторождений природного сырья. Правительственные же военно-бюрократические регламентационные подходы к промышленному развитию, к его планированию оставались экстенсивными, расчёт делался на продолжение привлечения общинного крестьянства на индустриальные предприятия в качестве малоквалифицированного пролетариата. Поскольку русская деревня больше не могла давать необходимого для продолжения экстенсивного индустриального развития пролетариата, постольку стали предприниматься попытки обеспечить вновь создаваемые предприятия трудовыми ресурсами из среды советских инородцев. Но попытки эти неизменно проваливались. Если и удавалось часть представителей этнических меньшинств как-то привлечь на промышленные предприятия, то оказывалось, что неславянские инородцы оказывались совершенно чуждыми индустриальным общественно-производственным отношениям, а особенно в южных республиках СССР, где была очень высокая рождаемость, где нарастала проблема огромного избытка крайне отсталого, в основном исламского по мировоззрению населения. Неславянские инородцы были настолько неприспособленными к сложному разделению труда, что предприятия, на которых они появлялись, становились нерентабельными, так как производительность труда на таких предприятиях и низкое качество даже простейших изделий не выдерживали никакой критики. Обсуждать же эту тему с позиции здравого смысла и экономической целесообразности не позволяли догмы тотально господствующей коммунистической идеологии.
Одновременно, а именно в 70-е годы, в обеих столицах Советской России и в ряде крупных индустриальных городов вырастало уже третье поколение русской городской молодёжи, деды которой участвовали в индустриализации страны в 30-е годы. Это поколение теряло даже те остатки традиционного крестьянского народно-патриотического мировидения, которые оказывали некоторое остаточное воздействие на поведение их отцов. Третье поколение русской городской молодёжи оказалось в очень сложном положении. Оно было вырвано из природных родоплеменных традиций общинных отношений, общинной борьбы за существование. А народное православное и народно-пролетарское коммунистическое сознание уже не объединяло их в народное общественное бытиё и не вовлекало в народные общественные отношения. Традиционная народная культура, этика и мораль становилась для них чем-то вроде музейного прошлого. Городского же, национального сознания и общественного бытия, русской национальной общественной культуры в стране не зарождалось. Ибо советский коммунистический режим рассматривал появление городского идеологического и политического самосознания, самоопределения образованных слоёв русских горожан, как прямую угрозу своему существованию, его спецслужбы всячески преследовали и карали разработчиков соответствующих взглядов. При отсутствии возможности развивать собственное, связанное с производственными интересами национальное общественное мировоззрение и объединяться вокруг него ради защиты общественно-производственных отношений, третье поколение русских горожан постепенно распадалось на отдельные индивидуумы, теряющее связь с социальными общественными отношениями как таковыми. Их освобождающееся от народного православного и коммунистического мировоззрения сознание заполнялось, заражалось либеральными воззрениями, которые распространялись находящимися за рубежом, в капиталистических странах, центрами пропаганды, главным образом посредством радио. Меры номенклатурного коммунистического режима по глушению предназначенных для либеральной пропаганды в России западных радиостанций только усиливали у образованных слоёв русских горожан влечение к содержанию передач, подрывающих доверие к советской государственной власти.