Народные карикатуры – картинки, вышедшие в Отечественную войну. 1812 - 2012

Были из наших партизанов такие силачи, что с какой–нибудь одной веревкою в руках в одиночку бросались на несколько французских мародеров. Вот этот силач г. Сычевки охотится на мародеров даже без топора, у него в руках одна веревка, которая служить у него вместо аркана. Он ловит ею неприятелей и душить. Сколько голов он спровадил на тот свет! Вот и на этой картине представлено, как он один справляется с четырьмя мародерами.

* * *

Этот неустрашимый герой Дениска, тоже из Сычевских крестьян не уступит Долбиле и Гвоздиле. Он пошел в ратники, и вот с ватагой своих односельчан специальностью избрал разыскивать французских мародеров, которых давит, как мух.

Давит, как мух.

Что ни уезд, то свой силач появлялся против неприятеля вроде Гвоздилы или Долбилы; что ни деревня, то геркулес… Вот этот мужик Артем из села Починок, Броницкого уезда, был грозою для мародеров. На этой картинке представлено, как Артем расправляется с мародерами.

* * *

Туго приходилось французским мародерам от наших мужиков–партизанов. То и дело, деревенские обыватели, пускались на охоту, защищая свое родное гнездо. Вот и на этой картинке представлена расправа броницкого крестьянина Силы с французским мародером. Где–то около: речки случилось Силе напасть на мародера. Не долго думая, он сбросил француза в речку.

Пришел ты, не спросясь броду

Хлеба просить.

Полезай же, басурман, в воду

Рыбу ловить.

Кто во что горазд был, то и проделывал. Вот одному мужику Павлу Прохорову пришла мысль в голову нарядиться казаком. Задумано – сделано. Он знал, что французы страшно боятся казаков. Случилось Прохорову напасть на мародеров; их пятеро, а он один. Не растерялся мужик: грозить он им нагайкой и горланит: кричи, заморская гадина, пардон, а не то головы долой!».

Французы приняв его за казака, до того испугались, что упали перед ним на колени, стали просить о пощаде: «Казак, пардон! казак, пардон!»

Однажды мужики села Галашина, Броницкого уезда, сговорились отправиться в лес, и там подкараулить французов–мародеров. Только что они облюбовали место в лесу и, расположившись, стали строить планы, как должны они действовать, в случае нападения на их деревню неприятелей, вдали, вправо от них, послышался в лесу какой–то шорох. Мужики уши навострили. Слышно кто–то кричит: «Ау! ау!» Двое смельчаков вскочили с земли и пошли на крик. Глядь – парень из деревни. Запыхавшись, раскрасневшийся, весь в поту, задыхаясь, он обяснил, вернее сквозь слезы рассказал, что человек десять, а может быть и побольше, напали на их деревню и начали грабить.

Стремглав засада в деревню. В трех верстах она была. Ну, и расправились же с французами–грабителями! Не больше как через час за деревней Галашиной высился большой курган, под которым сложено было в одной яме тринадцать человек мародеров.

* * *

Особенно в Отечественную войну прославились партизанские отряды: атамана Платова, Чернышева, Фигнера, Сеславина и Дениса Давыдова.

Казаки Платова. Литография Р. Бахмана.

Скажем о Фигнере. Шла широкая проселочная дорога, где расположился на отдых небольшой конный русский отряд. Тут были солдаты всевозможных вооружений: и пехотинцы, и кавалеристы, артиллеристы и казаки, и ополченцы в серых кафтанах своих с красными кушаками и с медными крестами на шапках, и верховые крестьяне с косами вместо пик и с топорами за поясами вместо сабель.

Это была часть партии Фигнера, разославшая своих молодцов в разные места, а сам оставшийся тут с изрядною толпой всякого вооруженного люда и с одним довольно юным офицером, конно–егерским поручиком Столыпиным, храбрым и вместе с тем блестяще образованным офицером. Время было к вечеру. Налеты сидели кучками и вполголоса, из уважения к начальству, разговаривали между собой. По всем четырем сторонам стояли весьма чуткие и внимательные к своим обязанностям часовые, а несколько поодаль от толпы сидели два офицера, рыжеватый Фигнер в истасканном артиллерийском сюртуке и мохнатой меховой шапке, а с ним нежно–белокурый Столыпин в довольно чистом для походного времени сюртуке. Солдаты закусывали сухарями и из жестяных манерок попивали великороссийскую хлебную водку, по–видимому, не без удовольствия. А между офицерами, стояла походная фляжка с коньяком и только что початая кровяная колбаса с парою пеклеванных хлебцев.

– Плохо, очень плохо, – опорожнив свой серебряный стаканчик, промолвил Столыпин, – сердце словно стынет в груди, как увидишь, что оставляют после себя французы.

Гадко! – резко произнес Фигнер, злобно ворочая своими большими глазами, белки которых были налиты кровью.

– Одно самое варварское опустошение везде. Где ни проходили, мы встречали обгорелые избы, да перебитых и измученных русских людей, которые платят жизнью и страданиями за то, что новый Атилла ошибся в расчете.

Д. В. Давыдов, 1814. Художник М. Дюбург.

Он, вместо того, чтоб найти в Москве великолепную столицу, принимающую его с распростертыми обятиями, нашел пустой город в дымящихся развалинах.