Народные сказки и легенды

Однажды вечером, сидевший в засаде Фридберт увидел летящих над озером лебедей и, по обыкновению, сказал об этом отцу Бено. Старик очень обрадовался, велел приготовить хороший ужин и принести вдоволь вина. Бокал с бодрящим напитком скоро оказал на весёлых трапезников живительное действие. Почтенный старец совсем оставил свою серьёзность, стал разговорчив и шутлив, болтал о виноградном соке и счастье любви и, если бы кто его услышал, то наверное подумал, что это Старец из Теоса[164] ожил и принял образ отшельника. Он даже затянул древнюю застольную песню, какую пели ещё с тех пор, как появилось вино и любовь: «Без любви и вина чем была б наша жизнь…».

Протянув полный бокал вина духовному сыну, Бено обратился к нему с задушевными словами:

— Сын мой, дай мне чистосердечный ответ на один вопрос, только без хитрости и обмана. Пусть ни одно лживое слово не соскользнёт с твоих уст, ибо, если ты солжёшь, твой язык почернеет, как на очаге горшок от сажи. Скажи мне честно и откровенно, любил ли ты когда-нибудь женщину, пробуждалось ли в твоём сердце это сладостное чувство, или оно ещё дремлет в твоей душе? Изведал ли ты нектар целомудренной любви, пил ли из роскошного кубка сладострастия? Или, быть может, питаешь тайное пламя любви маслом надежды, или загасил его холодным дуновением нерешительности? Или, может быть, тлеет ещё скрытая искра под пеплом ревности? Вздыхает ли о тебе девушка, которой нравятся твои глаза, и оплакивает ли она тебя сейчас как погибшего на войне, или со страстным нетерпением ждёт твоего возвращения на родину? Открой мне тайну твоего сердца, и я тебе открою свою.

— Почтенный отец, — отвечал бесхитростный шваб, — что касается моего сердца, то знайте, — оно никогда не носило оковы любви и до сих пор так же свободно, как вольная птица, не попавшая в силки птицелова. Я должен был носить копьё под знамёнами короля Альберта ещё до того, как пух на моём подбородке превратился в мужскую курчавую бороду и девушки начали обращать на меня внимание. Ведь вы хорошо знаете, — желторотые птенцы у них не в чести.[165] К тому же, в любви я очень робок. Если мне иногда и приходило в голову полюбезничать с хорошенькой девушкой, то никогда не хватало смелости остаться с ней наедине, и не было случая, чтобы какая-нибудь из них влюбилась в меня и, хотя бы взглядом, дала мне об этом знать. Я не припомню также, чтобы хоть одна женская слеза пролилась обо мне, если не считать слёз матери и сестёр, когда они провожали меня на войну.

Старику, кажется, было приятно это услышать.

— Ты уже три года добросовестно ухаживаешь за мной, — сказал он, — и за своё усердие заслужил справедливую награду. Я хотел бы, чтобы этой наградой была Любовь, и чтобы счастье было к тебе более благосклонно, чем ко мне. Знай, — не молитва, а любовь привела меня из дальних стран сюда, в уединённую келью. Услышь же о моих приключениях и о тайне озера, которое в эту лунную ночь раскинулось перед нами, словно серебристое море.

Я принадлежу к знатному роду Кибургов. В молодости я был смелым и мужественным рыцарем, жил в Гельвеции[166] и всё свободное время проводил в забавах и любовных увлечениях. Однажды я убил священника, который отбил у меня хорошенькую девушку, принудив её к измене. После этого мне пришлось отправиться в Рим просить у Святого Папы снять с меня этот тяжёлый грех. Папа, выслушав моё покаяние, наложил на меня строгую епитимью — совершить три крестовых похода в Святую землю и сразиться там с сарацинами, но поставил при этом условие: если я не вернусь домой, то всё моё имущество перейдёт Святой Церкви.

Я нанял одну из венецианских галер и в прекрасном настроении отправился в путь. В Ионическом море коварный африканский ветер подхватил наше судёнышко, и оно стало игрушкой разбушевавшихся волн.

Корабль вынесло в Эгейское море, и он разбился о подводный утёс вблизи острова Наксос. Плавать я не умел, но мой ангел-хранитель схватил меня за волосы, не давая погрузиться в воду, и так держал, пока я не добрался до берега.

Жители приютившейся на берегу деревушки радушно приняли меня, помогли освободиться от морской воды, которой я успел наглотаться, и окружили заботой и вниманием. Когда силы вновь вернулись ко мне, я направился в Квизу, в резиденцию князя Цено — потомка маркиза Сануто, которому швабский король Генрих пожаловал когда-то Цикладские острова, предоставив им статус герцогства, и выдал себя за итальянского рыцаря.

Здесь я впервые увидел Зою, супругу князя Цено, — изумительно красивую женщину, какую только можно было увидеть разве что на портретах греческой богини Любви кисти Апеллеса.

Она зажгла в моём сердце пламя, погасив все остальные помыслы и желания. Я совсем позабыл о клятве и думал только о том, как доказать молодой княгине мою любовь.

На всех турнирах я был первым, — изнеженные греки уступали мне в силе и ловкости. Тысячью мелких знаков внимания, так легко достигающих женского сердца, не упускал я случая подольститься к прелестной Зое.