Народные сказки и легенды

Прошло несколько дней и Франц, к своему великому огорчению, заметил, что любимый предмет из его домашней утвари, — большое зеркало, — стал ему совершенно не нужен. Однажды ясным утром, расположившись в обычной засаде, он не увидел привычной картины, — белоснежные облака в противоположном окне исчезли, как с первыми лучами солнца ночная мгла. Франц вначале приписал это большой стирке, но, присмотревшись, заметил, что внутри комнат пусто. Приятные соседки, как оказалось, накануне вечером тихонько свернули лагерь и переехали на другую квартиру.

Молодой человек снова мог на досуге со всеми удобствами наслаждаться видом из окна, не опасаясь кого-нибудь этим обеспокоить. Однако ему было мучительно сознавать, что он никогда больше не увидит в зеркале прелестный предмет своей платонической любви. Так некогда его товарищ по искусству, Орфей, упустил последнюю возможность вернуть любимую Эвридику, чья тень, стоило ему, вопреки запрету, неосторожно на неё оглянуться, прежде чем они вышли из царства мёртвых на дневной свет, навсегда осталась в Оркусе.

Если бы в те времена было принято выражать свои чувства припадками сумасшествия, как у некоторых наших гениев минувшего десятилетия, теперь, правда, исчезнувших, словно шмели при первом морозе, то рядом с ними он напоминал бы тихий ветерок, пришедший на смену внезапному урагану. Франц мог бы, по меньшей мере, рвать на себе волосы, кататься в отчаянии по земле, биться головой о стену, перебить стёкла в окнах и вообще вести себя, как безумный… Ничего такого с ним не случилось по той простой причине, что настоящая любовь никогда не сводит с ума. Напротив, это универсальное средство, исцеляющее больную душу от безумия: на распутника она налагает нежные оковы, юношеское же легкомыслие с дурного пути направляет на путь разума. Но бездельник, которого не исправит любовь, потерян навсегда.

Оправившись от потрясения, Франц стал строить различные предположения о неожиданном происшествии на соседском горизонте и делать назидательные выводы. Во всяком случае, он догадывался, что сам мог быть рычагом, вызвавшим движение в узком переулке и исчезновение женской колонии. Возвращённые деньги, отказ от торговли льном и последовавший за тем отъезд соседок были взаимно дополняющими друг друга фактами, которые всё ему объяснили. Было ясно, что за всем этим стоит мать Бригитта. По всем признакам, он не был её героем, и это открытие не прибавило ему надежд. Разговор с прекрасной Метой, который они вели на языке символов с помощью цветочных горшков и лютни, слёзы в её печальных глазах, увиденные им незадолго до их отъезда, оживляли мечты Франца и придавали ему мужества.

Так или иначе, Франц решил во что бы то ни стало узнать, куда мать Бригитта перенесла свою резиденцию, и попытаться тайно условиться с её милой дочерью о каком-нибудь способе общения друг с другом. Ему не стоило большого труда узнать их новое местопребывание, но он был слишком скромен и не мог позволить себе следить за девушкой вблизи её дома. Поэтому Франц решил разведать, в какую церковь ходит Мета с матерью слушать мессу, чтобы ежедневно, будто невзначай оказавшись в этих местах, доставлять себе удовольствие издали любоваться милым личиком. Он никогда не упускал случая встретить её где-нибудь при их возвращении домой и дружески поприветствовать то из окна лавки, то у дверей какого-нибудь дома, и это было для него почти то же, что и любовная записка.

Если бы Мета не была воспитана в монастырском духе и не охранялась матерью пуще глаза как бесценное сокровище, то сосед Франц с его тайными ухаживаниями, может быть, и не произвёл бы на неё особого впечатления. Но она находилась в том юном возрасте, когда мать Природа и мать Бригитта со своими доброжелательными наставлениями постоянно приходили в столкновение.

Первая познакомила Мету с неведомым ей чувством, не назвав его, но представив как эликсир жизни и панацею от всех зол, вторая предостерегала от неожиданных последствий страсти, по её словам, более вредной и гибельной для девушки, чем яд оспы, и тоже не захотела назвать это чувство его настоящим именем. Первая, как весенними лучами солнца, оживляла благотворным теплом сердце девушки в цветущую пору весны её жизни, вторая хотела, чтобы там всегда было темно и холодно, как в погребе. Первая, противостояла педагогической системе доброй матери Бригитты и давала податливому сердцу совсем иное направление, подобно тому как сильное течение совершенно естественно изменяет курс ведомого против ветра корабля, и тот уже не подчиняется ни ветру в парусах, ни рулю.

Мете свойственны были внушённые ей с детства скромность и добродетель. В то же время её сердце было восприимчиво к нежным чувствам. Сосед Франц первым разбудил в ней эти спящие чувства, и поэтому она испытывала к нему особую благосклонность, в чём сама себе не решалась признаться, и что для любой менее неопытной девушки означает любовь.