Народный депутат

Ивкович. Как-нибудь после… А сейчас у меня еще кое-какие дела в городе.

Еврем (тихо, Данице). Ты иди, уведи его!

Да ниц а (Ивковичу). Я провожу вас!

Ивкович. До свидания! (Уходит с Даницей.)

XI

Срета, Еврем.

Срета. Если мы поставим каждую вещь на свое место, то я должен прямо сказать: этот Ивкович в твоем доме совсем не на своем месте.

Еврем. Да… конечно… но что ж поделаешь, так уж случилось. (Явно хочет избежать разговора па эту тему.) Есть какие-нибудь новости?

Срета. А как же? Теперь мы так завязли, что у нас каждый час новости. Ты ведь, наверное, уже слышал, Йовица Еркович перешел в оппозицию.

Еврем. Как перешел?

Срета. Ты послушай, что он пишет. (Разворачивает газету и читает.) «До сего времени я состоял…» (Прерывает чтение.) Ну, это ты уже знаешь, послушай лучше, что он в конце пишет. (Читает.) «Но я не могу больше состоять в партии, которая выставляет кандидатом в депутаты людей, из-под полы торговавших спиртом».

Еврем (возмущенно). Бог мой, каким спиртом?

Срета. Тем самым, брат!

Еврем (продолжает возмущаться). А зачем он спирт мешает с политикой? Разве между спиртом и политикой есть что-нибудь общее?

Срета. Нет, ты только послушай, как я его отчитал.

Еврем. Статью написал, да?

Срета. Статью, брат. Не приходилось тебе читать статью за подписью «Ришелье»?

Еврем. Читал!

Срета. Так вот Ришелье – это я!

Еврем. Смотри-ка ты!

Срета. А читал ты статьи за подписью «Гельголанд»?

Еврем. Читал!

Срета. Гельголанд – это я!

Еврем. Опять ты?

Срета. Это еще, брат, не все. У меня еще есть несколько псевдонимов: Барнава, Герострат, Голиаф, Хаджи Диша,[8] Проспер Мериме – это все мои псевдонимы.

Еврем. Как у тебя все ловко получается, Срета. И что же ты ему ответил?

Срета. Кому? Йовице? Вот послушай: «Наша нация заражена тяжелым недугом, излечить ее может только всестороннее и полное обновление!» Это, знаешь, в некотором роде философское вступление, а дальше, вот здесь, уже без философии. Вот, слушай: «Йовица, осел ты длинноухий, да как ты смеешь говорить о спирте, когда ты сам поставлял армии тухлое мясо?»

Еврем (доволен). Да, да, это ты ему здорово влепил! (Заметил в кармане Среты плакаты.) А это что такое?

Срета. Что? Где?

Еврем. А вот это – красное?

Срета. Ах, это? Да, ведь это то самое.

Еврем. Что то самое?

Срета. А это то, что Секулич сочинил, а я напечатал. Это плакаты. Их уже расклеивают на улице.

Еврем (испуганно). Но это ведь не про него? (Показывает на комнату Ивковича.)

Срета. Да, про него. Это про ту жену!

Еврем. Да ты что, спятил!

Срета. Слушай! (Разворачивает плакат и читает.) «Содом и Гомора».

Еврем. А это что еще за церковные слова?

Срета. Это такое заглавие. Слушай. (Читает.) «Здешний адвокат Ивкович, которого всякие пропащие люди и бездомные бродяги выдвигают кандидатом в депутаты, соблазнил мою законную жену и открыто с ней встречается…»

Еврем (испуганно машет рукой). Постой! Постой! (Подходит к двери в комнату Ивковича и прислушивается. Затем идет к другой двери и проверяет, нет ли там кого-нибудь; возвращается к Срете.) Читай потише!

Срета (продолжает), «…и открыто с ней встречается на глазах у всех порядочных граждан. Это не что иное, как надругательство над общественной моралью. И такой человек защищает правду перед судом! И такой человек осмеливается выставлять свою кандидатуру в народные депутаты! И находятся еще люди, которые не стыдятся поддерживать такого кандидата! Сима Сокич».

Еврем. Ну и хватанули, брат. Здорово изругали человека!

Срета. Конечно, здорово. Вон, посмотри, их уже расклеивают по улицам, а народ к ним толпой валит, читают. Это вот я тебе принес. (Отдает Еврему плакаты.) Сто штук. Раздашь на Торговой улице…

Еврем. Кто раздаст? Я?

Срета. Конечно, ты, пошли своего ученика по лавкам.

Еврем. Зачем же я? Нет, я не буду!

Срета. Как не будешь?

Еврем. Да что ты… господь с тобой… ведь он все же мой зять!

Срета. Тебе он, может, и зять, а народу он не зять. И если уж говорить начистоту, лучше б он и тебе не был зятем. У меня даже ноги подкосились, когда я услышал на Торговой улице, что он сватает твою дочь. Говорю Йоце – торговцу кишками: «Ивкович, мол, такой, Ивкович сякой». В общем, подбираю самые что ни на есть плохие слова, которые можно сказать о живом человеке, как это подобает во время агитации. «Зачем, – говорю, – тебе за него голосовать? А он отвечает: „А если Ивкович такой плохой, то почему ж Еврем за него дочь отдает?“

Еврем. Да ведь он совсем не такой уж плохой человек!

Срета. А раз не плохой, то пусть он и будет депутатом. Пусть он будет депутатом, и мы все проголосуем за него. Хочешь?