Народный фронт. Феерия с результатом любви

– Это у тебя нет! – огрызнулся Диммер. – А скоро и должности не будет. Роба, ты что? Я, когда звонил, только вкратце тебе обрисовал ситуацию…

– Минутку! – перебил его министр. И обратился к Попченко. – А разве здесь больным разрешены телефоны? И почему перегородка? Почему телевизор? Почему окно открыто?

Попченко только пальцами щелкнул – Ленечка с напарником за пару минут убрали и перегородку, и телевизор, забрали из-под подушки телефон, закрыли окно. Лев Борисович только рот приоткрыл, от изумления не имея сил вымолвить ни слова.

Наконец он обрел дар речи.

– Послушайте, Вы чего это… Да я губернатору…

– Губернатор Вами интересовался, – поспешил прервать его Коврижный. – Просил меня уточнить, зная, что я буду инспектировать клинику, нет ли с Вашей стороны симуляции. Если Вы здоровы, губернатор даст указание немедленно привлечь Вас к суду.

– Я… Я… Я болен! – выкрикнул Диммер.

– А если Вы больны, то, получается, Виталий Иванович прав, у Вас за душой нет ни гроша, потому что кто же позволит психически нездоровому человеку распоряжаться финансами? Все ваши счета заморожены.

Я думал, Диммер упадет без чувств: лицо его налилось бурой кровью, глаза выпучились.

– Нет! – закричал он. – Я здоров!

– Тогда тюрьма и суд, – улыбнулся министр.

– Я болен! – закричал Лев Борисович.

– Тогда никаких телефонов, телевизоров и прочих льгот.

– Я… Я… Я… – Диммер вдруг затрясся от рыданий и сполз по стенке, возле которой стоял.

Ольга Олеговна тут же подошла и милосердно сделала ему укол собственноручной рукой.

А министр направился к выходу, но перед дверью остановился.

– Да, кстати, насчет Народного Фронта. С численностью все в порядке?

Я услышал это и закричал ему издали:

– Я же только что Вам говорил, что Попченко приписал численность! Написал, что нас двадцать восемь плюс один резервный! А на самом деле нас двадцать восемь плюс один резервный, но не приписанных, а по-настоящему!

– Однако! – приподнял брови министр. – Как он искусно симулирует, что говорит. И что его беспокоит, не понимаю? И так двадцать восемь, и так двадцать восемь. Какая разница?

– Шизо! – влез Ленечка, нарушая субординацию, и покрутил пальцем у виска.

И никто его не одернул.

– Огромная разница! – кипел я праведной яростью. – Как Вы не понимаете?

Но министр уже скрылся за дверью.

А ко мне шла Ольга Олеговна со шприцем. И тут произошло странное. Я мог бы умолкнуть и имел шанс избежать укола. Но я продолжал буйствовать – потому что желал этого укола. Я желал боли от пальцев Ольги Олеговны, я ждал укола от моей ООООО.

Таковы парадоксы любви.

Двадцать Четвертое число, вечер. Деревья от ветра шумят и гнутся за окном. Как всегда, стихия природы разбуждает стихию и в наших душах, поэтому в палате беспокойно.

Недаром было запланировано, что один из нас может выбыть. Выбыл Лев Борисович Диммер, который находится в прострации и не реагирует ни на что. Он лежит целыми днями, его искусственно кормят через трубочку, остальное он тоже совершает несамостоятельно. За это его ненавидит персонал, за это на него ропщут товарищи, что несправедливо. Я подхожу к нему, чтобы утешить, но он не может меня видеть спокойно, на губах вскипает слюна, он бормочет что-то ругательное, невозможно разобрать.

Мне было не по себе, я бродил в каком-то сумеречном состоянии. Наверное, такое и бывает у настоящих сумасшедших, подумалось мне. Вот несчастье! Слава богу, что мой разум ясен и свеж, а настроение – это настроение. Пройдет. Проходя мимо двери, ведущей в коридор, оттуда потянуло сквознячком. Дверь была чуть приоткрыта. Я не поверил своим глазам: такое никогда не допускается! Видимо, чья-то оплошность.

Мгновенно мысль лихорадочно заработала.

Выскользнуть. Быстро по лестнице сбежать вниз, на первый этаж. К двери. Она обычно закрыта на засов. Даже если там сидит охранник (а он обычно сидит), я успею одним движением отодвинуть засов, выбежать – и Свобода! В сад, а там через ограду – к маршрутке, к свободным Людям, уехать вместе с ними – Жить, Работать, Смеяться, Любить! Стоп. А как же Ольга Олеговна? Ничего, я встречу ее там, на воле!

И я выскользнул в дверь, сбежал на цыпочках вниз. Охранник спал! Он спал, положив голову на руки. Я осторожно, по миллиметру, отодвинул засов, осторожно открыл дверь. Потянуло ветром. Я оглянулся на охранника. Тот не проснулся, лишь улыбнулся во сне: ветер приятно освежил его краснолицее лицо.

Прикрыв за собой дверь, я гигантскими шагами помчался к ограде. Полез по прутьям. В это время к ветру добавился дождь, который осыпал сначала мелким водяным орошеньем, как душ, а потом будто обрушился с неба водопадом.

Перебравшись через ограду и добежав до остановки, я успел весь вымокнуть. Сел под крышей на лавке, трясясь от холода, страха и счастья. Никого не было. Может, в такой поздний час маршрутки уже не ходят? Что ж, пережду, пока пройдет дождь – и пойду пешком. В свой родимый милый дом, туда, где жила моя мама, где каждая вещь пахнет запахом Отечества. Это именно так.