НАРОДОВОЛЬЦЫ

Лорис. Господа редакторы! Я счел за необходимость пригласить вас, чтобы просить в направляемых вами изданиях не возбуждать умы читателей надеждами на скорые и кардинальные перемены в правлении нашего отечества. Я требую не употреблять само слово «конституция» под страхом запрещения издания! Мы живем в ужасное время злодейских действий кучки анархистов, возбуждающих молодые и незрелые умы. Правительство будет действовать твердо и подавит самыми жестокими мерами преступные заговоры! (Выходит на авансцену, взяв под руку Левого.) Поймите и вы меня, я поклонник вашей уважаемой газеты, разделяю ее программу, я за конституцию, скажу вам более – проект уже есть, но помогите мне, не раскрывайте карт… Партия Аничкова дворца, наследник, Победоносцев спят и видят мое фиаско, они пугают его конституцией, умалением власти, а вы… Самое опасное сейчас – это спугнуть… (Оставляет Левого и берет под руку Славянофила.) То, что делает ваш Славянский комитет, возбуждает во мне чувство интереса и глубокой признательности – русские формы, только русские формы… вече… земский собор… (Оставляет Славянофила и берет под руку Западника.) Связи с Европой, с миром, торговля, промышленность – это и моя программа. У меня этот «славянский базар» вот где сидит! (Оставляет Западника и мягко берет под руку Правого.) Михаил Никифорович, верьте мне, я прекращу это либеральное словоизвержение, но поймите действия властей – нельзя возбуждать умы, надо тонко, тонко, а вы, дорогой, с плеча! Аресты производятся, я вырву этот социалистический гнойник, но не кричите же на всю Россию об этом, не опережайте, администрации, не раскрывайте ее действий! Я надеюсь на вас! Прощайте! (Выходит на середину приемной и обращается ко всем.) Господа, вам все ясно! Я уверен, что все печатные издания будут работать рука об руку на благо России и русского народа. Так ведь, господа!

Крики одобрения, все довольны, несколько хлопков. Лорис широким жестом отпускает собравшихся.

Толпа на петербургском перекрестке становится оживленнее. Появились две девушки-курсистки, еще чаще кричит торговка,Нищенка ходит от группы к группе, попрошайничая.

Проходит человек в черном пальто и в очках, останавливается. Баба и Крестьянин пристально на него смотрят. Офицер подходит и оглядывает его с ног до головы.

Человек в очках. Что вам угодно?

Офицер. Подозрительно…

Человек в очках. Что? Что подозрительно?

Офицер. У вас очки.

Две девушки в стороне.

Первая девушка. Здравствуй! Я так бежала, так спешила…

Вторая девушка. Ты на суде была, да? Рассказывай!

Первая девушка. Да что ты, туда чистенькую публику пускали, привилегированную, вот моего папашу… Стыдно, так стыдно!

Вторая девушка. Что ж удивляешься? Публичный процесс в понятиях Зимнего дворца! Но все равно мир узнает, речь Желябова у меня!

Баба. Из тех и есть!

Крестьянин. Как пить дать, ишь, а, смотри, какой!

Человек в очках. Да если я без очков не вижу, как прикажете быть!

Торговка. Горячие с мясом, горячие с мясом, а вот горячие!..

Вторая девушка. Слушай, у меня записка Гольденберга, надо переправить за границу, нашим…

Первая девушка. Поверил жандармам! Какой ужас! Какой позор!

Вторая девушка. Слушай, написал: простите, не поминайте лихом. Узнала: задушил себя полотенцем… В камеру пришел и…

Первая девушка. Как Иуда!.. Стыдно, так стыдно…

Офицер. Сами видите, какое теперь время, могли бы очки дома оставить…

Человек в очках. Да я же не из франтовства ношу очки, а если вы сомневаетесь, то пройдемте ко мне домой, я документы покажу.

Крестьянин. Документ, ишь, нашел чем страдать!

Мальчишка, который все время вертелся вокруг нищенки, вдруг залез кому-то в карман. Крестьянин кинулся к нему, выворачивает руку. Мальчишка ревет, призывает от боли мамку, его допрашивают: «Кто ты, живешь где?» Сквозь рев он отвечает: «Тверской я, а-а-а, в учении, а-а-а…»