Каждый из... эпитетов является ареной встречи и борьбы двух интонаций, двух точек зрения, двух речей! ...почти каждое слово этого рассказа... входит одновременно в два пересекающихся контекста, в две речи: в речь автора-рассказчика (ироническую, издевательскую) и в речь героя (которому не до иронии) [Волошинов 1929: 147– 148].
С текстовой же интерференцией мы имеем дело тогда, когда признаки, имеющиеся в том или другом высказывании, указывают не на одного лишь говорящего, а отнесены то к нарратору, то к персонажу. Модель текстовой интерференции не предусматривает какого-либо определенного
Анализ текстовой интерференции при помощи набора признаков, в которых тексты нарратора и персонажа могут различаться, восходит к работам Л. Долежела [1958; 1960; 1965; 1967; 1973а; 1993]. Но проведение этого анализа, предлагаемое в настоящей работе, принципиально отличается от метода Долежела. Долежел исходит из жесткого противопоставления «объективного» текста нарратора и «субъективного» текста персонажа. Объективный текст нарратора, по Долежелу [1993: 12], выполняет исключительно «изображающую функцию» (в смысле К. Бюлера 1934) и характеризуется исключительной установкой на изображаемый предмет. Экспрессивная и апеллятивная функции, т. е. установки на говорящего и слушателя, в объективном тексте аннулированы[182]
. Всякая субъективность, т. е. актуализация отношения к говорящему или слушающему, рассматривается Долежелом как стилистический прием, лишающий текст нарратора его основного свойства, т. е. объективности. Вопреки такому твердому противопоставлению идеализированных текстов – объективного текста нарратора и субъективного текста персонажа – мы исходим из того, что и тот, и другой текст могут содержать в разной степени объективные и субъективные черты. Текст нарратора может подвергаться субъективизации не в меньшей мере, чем текст персонажа. Как раз в русской прозе широко распространены крайние случаи субъективизации текста нарратора. К ним принадлежит рассматриваемый выше сказ. Субъективный текст нарратора в действительности литературы отнюдь не является исключением. Наоборот, объективное повествование, предполагаемое Долежелом как идеальный тип, является более или менее крайним случаем, осуществляясь, по существу, не столько как тип, сколько как тенденция, и то в определенные эпохи, будучи реакцией на перенасыщенность субъективизацией (ср. [Холи 2000]). Поскольку нецелесообразно исходить из твердого противопоставления текстов нарратора и персонажа, их соотношение следует определять в каждом произведении отдельно.Почему Долежел исходит из твердого противопоставления и почему он предполагает возможность идеального типа совершенно объективного текста нарратора, который в исторической действительности литературы вряд ли встречается? Объяснить это можно методологической потребностью, стремлением применить заимствованную из фонологии систему различительных признаков к явлениям текста. Этот метод должен облегчить идентификацию отрывков повествовательного текста как принадлежащих к полюсам нарратора или персонажа. Если субъективность рассматривается как дистинктивный признак текста персонажа, то каждое появление в данном отрывке субъективных элементов позволяет идентифицировать его как окрашенный текстом персонажа. Если, однако, допустить, что субъективность или проявления экспрессивной и апеллятивной функций сами по себе различительными не являются, поскольку они могут выступать как в тексте нарратора, так и в тексте персонажа, то различительный метод Долежела оказывается для анализа текстовой интерференции непригодным.
Ниже предлагается набор признаков, по которым тексты нарратора и персонажей
Набор признаков для различения текстов нарратора и персонажа естественным образом соответствует набору планов, в которых проявляется точка зрения.
Грамматические и стилистические признаки нуждаются в дальнейшей дифференциации. Таким образом, можно выделить следующие признаки:
Тексты нарратора и персонажа могут различаться по