Нарратология

Начиная с «Евгения Онегина» повествовательный текст во многих произведениях местами содержит лексические единицы, оценки, стилистическую окраску, которые характерны не для нарратора, а для персонажа (или для его социальной среды). Примеры такой частичной персонализации – процитированные выше (гл. III) отрывки из «Скверного анекдота» и «Скрипки Ротшильда»[203]. В «Скрипке Ротшильда» создается впечатление, будто нарратор «заражается» ТП. Л. Шпитцер [1923б] и называет такое явление «заражением» (Ansteckung). Если персональные признаки не отражают актуальное в данный момент состояние персонажа, а воспроизводят типичные для ТП оценки и слова (как это имеет место в «Скверном анекдоте»), то можно говорить не о «заражении», а о скрытом, завуалированном цитировании[204]. Ту и другую форму следует четко отделять от прямой номинации, выделяемой кавычками или курсивом из повествовательного контекста. Если в прямой номинации отсылка к ТП подчеркнута, то в «заражении» и цитировании завуалирована.

Проникновение в повествовательный текст (актуальных или типичных) черт ТП приводит к особому типу текстовой интерференции, называемому Н. А. Кожевниковой [1971; 1994: 206—248] несобственно-авторским повествованием (НАП). Чем отличается НАП от НПР? НПР – это передача ТП в повествовательном тексте, более или менее нарраториальная трансформация ТП; НАП – повествование нарратора, заражающегося местами словоупотреблением и оценками персонажа или воспроизводящего их в более или менее завуалированной цитате. НПР и НАП выполняют разные структурные задания: «НПР – прием передачи речи героев, НАП – способ описания и повествования» [Н. Кожевникова 1971: 105]. Признак 1 (тема) в НПР =ф ТП, а в НАП → ТН[205].

Отрываясь от актуального внутреннего состояния персонажа и от конкретной ситуации его внутренней речи, НАП может опередить появление в тексте носителя соответствующей точки зрения [Н. Кожевникова 1994: 243], о чем свидетельствует процитированное выше начало «Скрипки Ротшильда». Подобную ситуацию мы находим и в рассказе Чехова «Студент»:

Погода вначале была хорошая, тихая. Кричали дрозды, и по соседству в болотах что-то живое жалобно гудело, точно дуло в пустую бутылку. Протянул один вальдшнеп, и выстрел по нем прозвучал в весеннем воздухе раскатисто и весело. Но когда стемнело в лесу, некстати подул с востока холодный пронизывающий ветер, все смолкло. По лужам протянулись ледяные иглы, и стало в лесу неуютно, глухо и нелюдимо. Запахло зимой (Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Т. 8. С. 306). 

В прозе позднего Чехова персональная точка зрения влияет на повествовательный текст глубже и тоньше, чем это было в рассказах конца 80-х – первой половины 90-х годов, где преобладала НПР. Персональный стиль позднего Чехова характеризуется А. П. Чудаковым [1971: 98] на примере отрывка из «Дамы с собачкой»:

Описание дано полностью в формах языка повествователя и нигде не переходит в несобственно-прямую речь. Но на это объективное воспроизведение событий как бы накладывается отпечаток эмоционального состояния героев. 

В конечном счете НАП у позднего Чехова производит впечатление полного внедрения повествования в сферу персонажей.

Особенную роль НАП играет в русской прозе 1960—1980-х годов, в произведениях Ю. Трифонова, В. Шукшина, С. Залыгина, Ф. Абрамова, В. Тендрякова, В. Пановой[206]. Ключевым произведением, воскресившим эту форму, которая в 1940—1950-х годах практически не встречалась, стала повесть А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» (написана в 1959, опубликована в 1962 г.).