Нарцисс в броне. Психоидеология «грандиозного Я» в политике и власти

Эти истории своей «онтологией» в точности воспроизводятся нарциссическим социумом, завороженным собственными льстивыми отражениями в идеологии и пропаганде, в мифических успехах дипломатии и армии, которой «там нет», в экранах телевизоров и компьютерных мониторах… Мегаломания и мания превосходства, бред величия, полное равнодушие к другим, упоение собственной грубостью и жестокостью, неспособность любить или хотя бы слышать кого-либо, кроме себя, истерическая реакция на критику, сопровождающаяся приступами нарциссического гнева и нарциссической ярости – все это до боли знакомо. Но реже обращается внимание не только на «новшество страсти», но и на «род гибели». Смерть от голода – лишь метафора общей деградации организма. Политический нарциссизм в деструктивных, патологических, а тем более злокачественных формах ведет к упадку экономики, к деградации среды обитания и развалу инфраструктуры, не имеющей отношения к показухе. Политический нарцисс легко подпадает под санкции сожителей по планете, но и сам же зарывает свои ресурсы в землю, сооружая гигантские потемкинские деревни размером с малый город.

Подобно тому, как самовлюбленный Нарцисс и влюбленная Эхо забывают о еде, одновременно и самовлюбленная, и влюбленная в вождя масса склонна прощать власти собственное обнищание в благодарность за недолгое упоение геополитической гордыней.

Здесь самое время вспомнить, что завершается легенда вовсе инфернально – и после смерти Нарцисс не может оторваться от своего отражения:

Долго лежал он, к траве головою приникнув усталой;
Смерть закрыла глаза, что владыки красой любовались.
Даже и после – уже в обиталище принят Аида —
В воды он Стикса смотрел на себя.

К нам это тоже относится, но не вполне: после ядерной войны все россияне как невольные жертвы попадут в рай.

Моральная дидактика мифа вызывает восхищение. На вопрос, что хотел сказать автор этим художественным

произведением, можно долго распространяться на тему: мораль сего мифа такова. Это не только грех жестокой самовлюбленности, но и история преступлений и наказаний в целом. Там все буквально пропитано первобытной жутью. Мы еще не сказали, что сам Нарцисс появляется на свет в результате изнасилования его матери нимфы Лириопеи голубым потоком (беотийской рекой) Кефисом.

Психопатология политического нарциссизма потенциально так же объемна, сложна, эвристична и поучительна. Здесь все гораздо глубже и интереснее, чем выяснение, как в оптике психоанализа выглядит работа имиджмейкеров Путина и приведет ли Трампа к импичменту диагноз злокачественного нарциссизма раньше разоблачения его тайных политических и геополитических манипуляций. Важно лишь избавиться от провинциальности и постараться все же услышать, что нарциссизм входит в ядро современной психоаналитики, что это эпидемия целых наций и болезнь века, затрагивающая едва ли не главное в психоистории модерна и постмодерна. Разбираться с политикой психических убежищ и патологическими организациями у психотических, невротических и пограничных пациентов не менее интересно, чем с подлинным мифом о Нарциссе. У нашего времени свои мифы, свои метаморфозы и свои нарциссы, посильнее, чем у Публия Овидия Назона[8].

Два вождя, три эпидемии

Нарциссизм в «обычном», расхожем смысле, вне прямой связи с состоянием социума и политики – одна из популярнейших тем во всем, что касается психологии и психиатрии. В этом сюжете соблазнительно все: его чувственность и символизм, экзотика фабулы и фактуры, элегантные ходы в теории и терапии. Сотни Эхо пишут диссертации, курсовые и популярные заметки на эту особо вкусную, я бы даже сказал «сладкую» тему.

Однако, начиная разговор о нарциссизме в идеологии и политике, даже в самых благодарных аудиториях ощущаешь себя бросающимся на информационную амбразуру. Или вопиющим в аналитической пустыне. Запрос в Интернете на «политический нарциссизм» выводит на твои же статьи в «Форбс» под более узким тегом «политический нарциссизм в России» – более ничего. Выглядит так, будто общество чувствует себя настолько психически здоровым, что считает возможным вовсе не обращать внимания на эпидемиологическую тревогу в других странах, порой близкую к панике.