Нарцисс в цепях

— Не смейся над одним из своих лучших качеств. Ты любишь свой народ, как мать должна любить детей. Ты хочешь для них как лучше, даже если тебе самой от этого неловко, даже если тебе не нравится их выбор.

Мне пришлось отвернуться от него, чтобы не видеть этого восхищения, будто он смотрел на кого-то в сто раз лучше меня.

— Ты никогда не была царицей леопардов во плоти, но ты нас всех сегодня посрамила. Ричарду стало больно не тогда, когда он увидел тебя рядом с Микой, хотя и это было ожогом. Нет, ты показала нам то, чего мы все хотим добиться для наших кланов. Ричард думал, что его моральная правота приведет его туда, куда ты со своими леопардами уже пришла.

Я снова посмотрела на него:

— Мой пард — не демократия, и когда дело доходит до решений, у меня чертовски больше власти, чем просто президентское вето.

— Ричард это знает, знает, наверное, лучше всякого другого, и это его отравляет. Заставляет сомневаться в себе.

Я покачала головой:

— Ричард всегда в себе сомневается, когда дело касается ликои. И никогда он не будет действовать с ними уверенно, пока окончательно не утвердится в том, кто он и что он такое.

— Сначала мне пришлось осознать факт, что ты мягкосердечная, а теперь тот факт, что ты проницательная. Я знал, что ты сильная, беспощадная и красивая, но к тому, что у тебя еще есть сердце и ум, я не сразу смогу привыкнуть.

— Разве не все думают, что я просто социопат, одаренный магическими способностями?

— Это все, что ты позволяла людям видеть, — сказал он, — до этой минуты.

Он посмотрел на круг лиц, все еще обращенных к нам. На них читался какой-то голод, и я знала, что они ощутили то, что ощутила я, — чувство своего места, чувство дома в круге — не камня и извести, но плоти, дружеских рук, объятий, улыбок. Так просто и так редко.

Все это время я боялась, что не справлюсь, что подведу своих леопардов. В моем понимании это значило, что кто-то из них будет убит или ранен. Что до меня сейчас вдруг дошло — так это вот что: не справиться — это значит, что они мне были бы до лампочки. Рану можно перевязать, сломанную кость срастить, а вот небрежение... это не лечится, и от этого не выздоравливают.

Глава 23

Лупанарием служила большая поляна сто на сто пятьдесят ярдов. Она казалась ровной, но на самом деле это была большая пологая долина между холмами. Ночью это было незаметно, но я знала, что сразу за деревьями опушки начинаются крутые склоны. И не с первого посещения я узнала, что там за деревьями.

Сейчас ничего не было видно дальше края поляны. Факелы в рост человека торчали из земли по обе стороны трона. Это было массивное кресло, вырезанное из камня, такое старое, что протерлось на подлокотниках, где лежали руки несчетных поколений Ульфриков. Наверное, сиденье и спинка протерлись не меньше, но их закрывала волна пурпурного шелка, что соответствует королевскому величию. Что-то очень первобытное было в этом каменном огромном кресле, в этой волне шелка в золотом дрожащем свете факелов. Как трон древнего короля варваров, которому полагалось бы ходить в звериных шкурах и железной короне.

Вервольфы, почти все, но все же не все, в человеческом облике, стояли или лежали широким кругом. В круге был проход, куда вошли мы, и вервольфы сомкнулись за нами, будто закрылась живая дверь. Крысолюды рассыпались полукругом за нами по обе стороны, но было понятно, что если дело дойдет до драки, то мы в меньшинстве и в окружении.

Рядом со мной стояли Рафаэль и два огромных крысолюда. С другой стороны от меня встал Донован Риис, царь лебедей. Рафаэль любезно предоставил ему четверку телохранителей. Мика встал чуть позади меня, а мои новые телохранители прямо за ним. Леопарды позади нас сбились в узел, похожий на оборонительную линию.

Кто-то повесил кусок ткани на деревья сбоку от трона. Черная материя, как занавес, и дуновение ветра привлекло к ней внимание. Кто-то ее придержал, и вошла Сильвия в сопровождении высокого мужчины, которого я не знала. Без косметики лицо Сильвии казалось тверже и не таким утонченным. Короткие волосы завиты аккуратно, но как-то без души. Одета она была в джинсы — впервые на моей памяти, — светло-голубой топ и кроссовки.

Высокий был тощим, как баскетболист, — руки, ноги да сухие мышцы. Они почти все были видны, потому что из одежды на нем были только короткие джинсовые шорты. Но ему, как и Ричарду, утонченность не была нужна. Он двигался в ореоле собственной грации и силы, как выходящий на обозрение тигр. Да только здесь не было решетки, за которой спрятаться, а пистолет мне пришлось оставить дома.