Нарциссы (СИ)

Наступил октябрь и покатился вяло, день за днем. Юля не торопилась. Самоубийство – это дело, которое не терпит спешки. Если поторопиться, если упустить хоть одну маленькую деталь, не учесть любую мелочь, все может пойти насмарку. А Юля не хотела этого. Она не была из тех чокнутых подростков, что необдуманно бросаются в объятия смерти, а в глубине души надеются, что их спасут и начнут больше любить, поняв, наконец, как на самом деле они страдали.

Но Юля не хотела, чтобы ее любили. Не хотела, чтобы ее понимали. Она вообще ничего уже не хотела. Она хотела просто умереть.

Сидя часами в своей комнате и наблюдая, как по оконным стеклам хлещет дождь, Юля планировала свое самоубийство. Ей не хотелось уродовать свое тело, и она никак не могла понять, почему человечество еще до сих пор не изобрело наименее мучительного способа умереть. Почему нельзя просто выпить какой-нибудь чудесный порошок и уснуть навсегда? Это решило бы столько проблем! И не было бы посиневших утопленников, не было бы размазанных по земле неудачников, которые прыгнули с крыши, решив хотя бы перед смертью все-таки взлететь. Нет, люди должны иметь право умирать тогда, когда им этого хочется.

Юля не понимала, почему все способы убивания себя такие болезненные, и почему расставаться с жизнью так тяжело.

Но в итоге она остановилась на таблетках. Пусть ей суждено умереть в луже собственной блевотины, но, по крайней мере, ей не свернет шею и не проломит череп.

Юля думала о том, что будет с Виктором Валентиновичем, когда он увидит ее мертвой. Она надеялась, что с лицом у нее будет все в порядке, ну, насколько это вообще возможно для покойницы. Главное, чтобы глаза не вылезли у нее из орбит.

И тут же, вслед за этим приходила другая мысль: «Да он ведь вообще не придет ко мне. Он не появится на похоронах. Поэтому я могу хоть выпустить свои мозги в стенку, он все равно не увидит меня».

И этой мысли Юле хотелось как можно скорее покончить со всем, потому что боль становилась такой сильной, словно все ее внутренности, и особенно сердце, жгли каленым железом.

Но нужно было терпеть. Нельзя было торопиться. Нужно было следовать плану.

А план был таков. Чтобы никто не помешал Юле довести свое дело до конца, ей требовался будний день, когда родители уйдут на работу. Юля планировала в этот день уйти вместе с ними, якобы на учебу. Это помогло бы ей усыпить их бдительность. Но через час Юля вернулась бы домой и проглотила отцовский флакон Донормила. На ее счастье, он как раз недавно купил новый и успел выпить всего пару таблеток.

Юля плохо представляла, сколько должно пройти времени, прежде чем снотворное подействует, и сколько вообще требуется времени, чтобы умереть. Возможно, это затянется часа на три или четыре. В любом случае, к возвращению родителей, то есть к шести вечера, она должна быть уже трупом. И Юля готова была постараться ради этого.

Иногда в минуты прояснения сознания, когда боль немного стихала, Юля думала: «Господи, что я делаю вообще? Что же я делаю? Зачем?». Но она быстро вспоминала, зачем. И больше не задавала себе этот бессмысленный вопрос.

Просто жизнь ее уже закончилась. Ее тело еще существовало, но самой Юли в нем больше не было. Ее души больше не было, ее ведь никогда на самом деле не было. Ее душа всегда была частью его души. А зачем жить на свете человеку, у которого даже нет души?

Итак, все было решено. День был выбран. Юле суждено было проститься с жизнью в понедельник шестого октября.

Перед этим она не спала всю ночь, решив, что выспаться еще успеет после смерти. Какой смысл спать, если это твоя последняя ночь?

Юля позволила себе всю ночь вспоминать Виктора Валентиновича, вспоминать его руки, губы, смеющиеся глаза с сетью морщинок, тепло его объятий, в которых она всегда чувствовала себя защищенной. Она вспоминала их знакомство, их первый поцелуй, первый раз, когда они занимались любовью. Каждое дорогое воспоминание выжигало шрам на ее сердце, но Юле необходимо было проститься с ними перед уходом, и она прощалась.

Она задумывалась о том, что ждет ее там, после того, как тьма поглотит ее сознание. Юля не верила в жизнь после смерти, ведь она была слишком рациональным человеком, и привыкла думать, что миром правят цифры. Она надеялась, что там не будет ничего. Что она просто уснет без сновидений и никогда больше не проснется, ни в этом мире, ни в каком-либо другом.

Юля не стала писать прощальную записку или письмо, или еще что-то подобное. Родителям ей сказать было нечего и извиняться перед ними она не собиралась. А Виктору Валентиновичу она уже сказала все, что хотела. Ну а все, что она не смогла сказать, скажет за нее ее поступок.

Утром в понедельник она чувствовала себя на удивление бодрой и немного взвинченной. Она даже улыбнулась себе, когда стояла перед зеркалом и собиралась, якобы на занятия.

- Вернусь поздно, много пар, - сказала она родителям, уходя.