Нарциссы (СИ)

А потом Юля шла по улице и наслаждалась последними в своей жизни лучами восходящего солнца, уже холодного, осеннего, но от этого не менее прекрасного. Такого далекого, обманчивого солнца. Солнца, которое дарит и отбирает жизнь.

У Юли был примерно час в запасе, и она решила потратить его на прогулку до парка, где они с Виктором Валентиновичем впервые поцеловались. Она дошла до той ивы и, прислонившись к стволу, долго смотрела, как сквозь ее оголенные ветви просвечивают косые солнечные лучи. Здесь все началось. Здесь все и закончилось.

Внезапно Юля со всей ясностью осознала, что никогда уже не увидит Виктора Валентиновича. Не увидит даже издалека, не услышит его голоса, ни прикоснется ладонью к его щеке. Если бы она выбрала жизнь, она могла бы хотя бы иногда видеть его, украдкой. Но она выбрала смерть, а у смерти были свои правила, смерть – категорична.

И снова, снова, снова – сердце Юли сжалось от такой сильной боли, что она пожалела, что не может умереть прямо сейчас, под этим деревом, на этой земле, где они были так счастливы прошлой весной.

- Я так скучаю по тебе… – прошептала Юля.

И почему-то ей казалось, что даже после смерти эта дикая, разъедающая грудь тоска, не оставит ее. Даже после смерти она будет так же сильно скучать по нему. Ее плоть превратится в прах, а тоска останется. Незримая, глухая, немая. Холодная.

И, оглянувшись в последний раз на место, где когда-то она была самым счастливым человеком на земле, Юля пошла обратно к дому. Теперь она была окончательно готова. Она простилась со своими воспоминаниями, со своим прошлым, простилась со своей жизнью и с этим миром.

Теперь она действительно готова была умереть.

По возвращении Юлю встретила опустевшая тихая квартира. Девушка переоделась в домашнюю одежду, принесла из спальни родителей флакон Донормила и налила себе два стакана воды, чтобы запить всю эту кучу таблеток. На секунду она задумалась о том, что, возможно, ей следовало бы принять душ, чтобы умереть чистой, и чтобы ее не пришлось потом обмывать. Обмывать покойников – то еще занятие. Но потом Юля вспомнила, что сообщить о том, что она помылась, уже не сможет. А оставлять записку типа «Я помылась перед смертью, не беспокойтесь» - было уж совсем полным идиотизмом.

Поэтому Юля отказалась от этой идеи. В конце концов, то, что будут делать с ее телом после ее смерти, Юлю не должно волновать. Ее дело – умереть.

Юля отнесла таблетки и воду в свою комнату, поставила на прикроватную тумбочку. Ну, вот и все. Юля сверилась с часами. Виктор Валентинович сейчас как раз должен быть на первой паре. Поэтому даже позвонить ему, чтобы в последний раз услышать его голос, она не может.

Ну что ж. В конце концов, она с этим уже смирилась. А если она будет медлить и ждать возможности в последний раз позвонить ему, ее план может сорваться. А этого Юля не могла допустить.

Так, одну за другой, Юля выпила все таблетки, которые были в пузырьке. У нее даже осталось немного воды. Ощущение было странным. Юля понимала, что уже переступила границу, что пути назад уже нет, но никаких изменений в себе еще не почувствовала.

Но они будут, эти изменения, и скорее всего, они не заставят себя долго ждать. Юля не знала, сколько у нее есть времени до мучительной смерти. Возможно, минут десять или пятнадцать. Что можно успеть за это время? О чем вообще следует подумать перед смертью?

Юля прилегла на кровать, положив руки на живот, словно уже чувствовала боль. Она хотела последний раз подумать о Викторе Валентиновиче, но почему-то не получалось, словно она уже превысила лимит мыслей о нем. Вместо этого она думала о всякой ерунде и проклинала себя за то, что даже в такой момент ведет себя как полная идиотка. Она не смогла достойно прожить жизнь и даже умереть достойно не может. Что ж, это не удивительно.

Юля закрыла глаза, все еще надеясь, что она все-таки уснет, и мучиться не придется. Она прислушивалась к ощущениям внутри себя, но ничего не слышала. В ее груди больше не было тепла, не было жизни. Что же стало с ее коконом, который она так берегла? Возможно, его уже не было, этого кокона. Потому что в своей груди Юля ощущала лишь пустоту.

Юля не знала, сколько времени она так пролежала на кровати. Возможно, десять минут, возможно, полчаса. О том, что с ней происходило потом, у нее сохранились весьма отрывочные и смазанные воспоминания.

Она помнила внезапно начавшееся жжение в желудке, которое все нарастало и нарастало с каждой минутой, и желудок словно пульсировал и увеличивался в размерах. Вслед за болью пришла тошнота. Юля помнила, как сбилось для нее течение времени – время вдруг потекло очень медленно. Ей казалось, что она мучается уже вечность, согнувшись пополам. В какой-то момент она обнаружила себя на полу, попыталась подняться, но не смогла – руки скользили по чему-то липкому и мокрому. Похоже, ее стошнило, но она почему-то этого не помнила. Сознание затуманивалось, отключалось, меркло. Юля хваталась за последние обрывки реальности, но не могла поймать их. Все предметы в комнате то приближались, то отдалялись от нее.