В детстве, мне казалось, я всегда точно знал, чего хочу. Неважно, что это было: пицца, новая видеоигра или морская кругосветка. Не могу сказать, что тогда мне удавалось ставить цели и добиваться их, но я с полной уверенностью мог говорить о своих желаниях. А потом мои желания скатились до уровня потребностей. Я понятия не имел, куда иду. Учеба, отношения с близкими — все казалось каким-то неважным. Я словно плыл в тумане на спущенных парусах. И мне даже нравилось мое саморазрушительное поведение. Я считал себя таким, знаете, бунтарем, мятежной душой, сыном анархии, в действительности же даже смешно вспоминать о тех временах.
Дина верно подметила, сказав как-то, что у меня нет цели. Тогда я подумал: “Что за чепуха?”. Однако сейчас понимаю — каким-то образом мне удалось сдвинуться с мертвой точки и задать направление своему бессмысленному существованию. Речь о моем младшем брате. Ведь раньше меня не волновало, каково ему. Казалось, тот, кто заслуживает внимания, сочувствия и заботы — это я сам. Я злился на родителей. Но, если подумать, лучшее, что они могли сделать для меня — вовремя развестись. Конечно, потом на горизонте сразу же замаячил дядя Вова, и я огребал от него чаще, чем того заслуживал. Но он был для меня никем, пустым местом, левым мужиком, с мнение которого я не собирался считаться. Только вот Марку он не чужой.
А теперь этот урод еще и не впускает меня в свой дом…
Что ж, ему не понравилось, что я возил Марка на пробную тренировку. Полагаю, он в бешенстве.
В ресторан я приезжаю намного раньше матери и от скуки переписываюсь с Диной.
Мои губы расползаются в улыбке, когда Арсеньева присылает мне в ответ стикер — розовощекого котяру.
Мысль о том, что очень скоро я вернусь к ней, немного отвлекает от тревоги за брата.
Мама появляется около восьми.
Как только ей приносят меню, и официант уходит, я обращаюсь к матери:
— Ну и?
— Ты не будешь ничего заказывать?
Я отодвигаю пальцем папку, которую мне принесли ранее.
— Ты же меня сюда не есть позвала. Рассказывай, — продолжаю сверлить мать взглядом.
Выглядит она, как всегда, шикарно. Светлые волосы собраны на затылке, неяркая помада, элегантный костюм, уверенная в себе и педантичная до кончиков ногтей — в этом вся моя мать.
— Даже не знаю, с чего начать… — она закрывает меню.
И так тяжело вздыхает, что ее висячие серьги начинают колыхаться.
— С главного. Зачем ты живёшь с этим уродом?
— Потому что должна, — она криво ухмыляется.
— Ничего непонятно, но очень интересно, — иронизирую я.
Бросив взгляд по сторонам, мама наклоняется ко мне и быстро шепчет:
— Я связана по рукам и ногам. Мне никуда от него не деться. Не буду вдаваться в детали, но моя должность — его заслуга. Если бы не Володя, я бы так и протирала юбку в районной прокуратуре. Володя мне помог. У него большие связи в Москве… Очень большие. На самом высоком уровне. Если бы я тогда знала, чем все обернется…
— Так ты из-за должности с ним, что ли? — у меня появляется брезгливое ощущение.
— И да. И нет. Я знаю, он растопчет меня, как букашку, стоит мне только сделать что-то поперек. У Володи есть на меня кое-что…
— Компромат, что ли? — ахаю я. Мама опускает взгляд, тем самым отвечая на мой вопрос положительно. — И что же ты натворила?
Я потираю глаза, словно мне нужно удостовериться в том, что передо мной сидит именно моя мать. И прямо сейчас эта женщина меня пугает.
— Неважно, — отрезает она властным тоном. — Но там достаточно, чтобы засадить меня до конца жизни, — она снова говорит тише. — А если я сяду в тюрьму, Марк останется с ним. В прошлый раз, когда ты застал меня в кабинете, я искала то, чем муж мне угрожает — записи с камер видеонаблюдения, переписку и телефонные переговоры. Почти все его люди были вместе с ним на охоте, кроме парочки новичков.… Я знала, где Володя прячет ключ от своего кабинета, но там ничего нет. Либо я плохо искала.
— А сейф?
Мама качает головой.
— У нас общий сейф, код мне известен. Естественно, он не стал бы там что-то от меня прятать.
— Все так серьезно?
— Я не хозяйка в собственном доме. Володя всегда запирает свой кабинет. Я даже по телефону поговорить нормально не могу, всегда приходится быть начеку и следить за тем, что говорю.
— Он… что… прослушивает твой телефон? — ошарашенно смотрю на мать.