Нарушаю все правила

– Никогда даже не представляла, что можно быть настолько счастливой!

Это было ошеломительное признание, но тем не менее правдивое.

Столько лет своей жизни она потратила на то, чтобы делать счастливыми отца, бабушку, коллег по рекламе, что искренне считала, будто признание и одобрение извне – единственный способ достичь этого состояния. Пока Остин и Криденс не заставили ее понять, что истинное счастье приходит изнутри, рождаясь от тех людей и страстей, что зажигают душу.

– И это потрясающе тебе идет, – пробормотал Остин, добравшись губами до ее виска.

Би улыбнулась. Остин в минувший год был наилучшей составляющей ее счастья. Быть рядом с ним – жить, смеяться, любить – стало для нее настоящим откровением, и глубина ее чувств к нему сделалась такой бездонной и необъятной, что Би не представляла, как это помещается в ее груди. И осознание того, что Остин испытывает то же самое, одновременно будоражило и изумляло.

– Милый мой друг, – появился откуда-то слева Джаспер Ремингтон, щеголеватый пожилой мужчина с седыми волосами и закрученными, нафабренными усами, – вы уверены, что мне никак не удастся уговорить вас продать мне «Карризо»?

Сегодня вообще не предполагалось продавать какие-либо картины, и Джаспер это прекрасно знал. Но, будучи довольно знаменитым частным коллекционером, он слыл тем человеком, что никогда не принимает отказа.

Би помотала головой и в который раз залюбовалась этой картиной, занявшей почетное место в галерее, и ее внутренняя связь с матерью запылала с новой силой.

У этого Ремингтона, конечно, был опытный глаз, но «Карризо» она ни за что продавать не собиралась.

– Извините, Джаспер. Эта картина вернется ко мне домой.

Остин повесил «Карризо» у себя в домике, в гостиной, так чтобы Би могла каждый день эту картину видеть и вспоминать маму – молодую, талантливую, полную чувств и страстей, и совершенно забывшуюся в этом буйстве красоты распускающихся полевых цветов.

– Ну если вдруг передумаете, вы знаете, где меня найти.

– Знаю, – улыбнулась Би.

Когда Джаспер отошел, тихий смешок Остина защекотал ей висок:

– Послушай, а это очень плохо – возбуждаться в такой момент?

– Разве это когда-нибудь бывает плохо? – со смехом отозвалась Би.

– Мне нравится твой ответ.

Мимо не торопясь пронес поднос с напитками Такер, вызвавшийся поработать на открытии официантом, и Би прихватила пару бокалов с шампанским. Один она вручила Остину.

– Изумительная получилась галерея, Би, – сказал Такер. – Есть соображения, как использовать ее в дальнейшем?

– Сюзанна в скором времени планирует устроить здесь свою выставку.

– А после нее – ты, – настойчиво добавил Остин, вновь заведя свою излюбленную тему.

– Может быть, может быть…

Би тоже понемногу стала заниматься живописью, большей частью пейзажами, и благодаря настоящей студии, которую Остин обустроил для нее, соорудив специальную пристройку к дому, у Би уже собралась целая коллекция картин.

– По-моему, Вайнона собирается устроить нечто вроде анклава художников возле озера, так что эта выставочная площадка вполне может пригодиться и кому-нибудь из ее друзей.

Такер вскинул бровь, взглянув на Остина:

– Только давайте пока не говорить об этом Арло.

Остин тихо хохотнул:

– Представляю, когда он в свое время это обнаружит.

Кто-то окликнул Такера с другого конца зала, и он, извинившись, быстро удалился.

– Ты всегда должна об этом знать, – произнес Остин, понизив голос. – Ты необыкновеннейший художник.

Би знала, что ее работы достаточно хороши – как, по ее мнению, чувствуют это все настоящие художники. Просто она пока была не готова представить их публике.

– И ты, конечно, судишь не пристрастно.

– Ну что ты, и отдаленно не похоже, – снова хохотнул Остин и поднял свой бокал: – У меня тост. За тебя!

– Нет, – мотнула головой Би и протянула бокал к «Карризо»: – Давай за мою маму.

– За Фиби Арчер, – кивнул Остин.

И они звонко чокнулись.