Нарушенный завет

Короткий зимний день близился к концу, незаметно стало смеркаться. С тихой грустью в душе, как будто он больше никогда уже этого всего не увидит, Усимацу смотрел с моста вдаль: на западе, немного к югу, плыла груда снежных облаков, и ему казалось, что он видит холмы своей дорогой родины. Облака были тёмно-оранжевые, и только края их отливали золотистым блеском. Над ними полосами тянулась серая дымка. Да, закат! На пустынные берега надвинулись сумеречные тени. И Усимацу брёл по самому краю покачивающегося понтонного моста, думая о страшной возможности скорой смерти.

В Рэнгэдзи ударили в колокол, и этот звук навеял на Усимацу беспредельную печаль. Воды Тикумы потемнели, и плывущие по небу облака из оранжевых превратились в серо-лиловые, солнце скрылось далеко за горами. Тянувшиеся высоко в небе полосы серой дымки на мгновение озарились бледно-красным светом и сразу же исчезли из виду.

Глава XX

«Расскажу о себе, по крайней мере, учителю!» — мысленно говорил себе Усимацу; он всё ещё стоял на мосту.

— Это будет нашим последним прощанием! — воскликнул он, опять полный жалости к самому себе.

Когда с этой мыслью он пошёл обратно, в вечернем небе уже появился молодой месяц. Однако Усимацу не отправился прямо в гостиницу к Рэнтаро. Он знал, что сейчас начинается митинг. «Да, придётся ждать, пока митинг кончится», — решил он.

Харчевню неподалёку от Верхней переправы посещали, главным образом, простые люди. Но когда Усимацу проходил мимо, его привлёк аппетитный запах, который вместе с пробивавшимся из-под навеса дымом очага разливался вокруг. Он заглянул внутрь: огонь в очаге ярко горел. Усимацу невольно остановился. Он уже основательно проголодался, а возвращаться в Рэнгэдзи ему не хотелось, и он юркнул под навес. У очага сидело несколько лодочников, да ещё какой-то мужчина, по виду — возчик саней. Усимацу надо было скоротать время до окончания митинга, поэтому пришлось спросить сакэ, хотя пить ему и не хотелось. Для приличия он заказал одну бутылочку и лапши погорячей; ему тут же подали. Дрожа от возбуждения, жадно вдыхая запах лапши, Усимацу молча ел, прислушиваясь к разговорам.

Нищета, — Усимацу теперь столкнулся с ней лицом к лицу. Он чувствовал, что впервые слова и вздохи, срывающиеся с уст лодочников и возчика, находят глубокий отклик у него в душе. Ведь и сам Усимацу ничем не отличался от людей, которые жили сегодняшним днём и не знали, что с ними будет завтра. Огонь в очаге ярко пылал: люди ели, пили, смеялись. Усимацу тоже уныло смеялся вместе со всеми.

Ждать пришлось нестерпимо долго. Время тянулось медленно. Возчик саней вышел, вместо него вошёл кто-то другой. Не слушая, Усимацу невольно слышал, о чём говорили в харчевне. Вошедший рассказывал, что сторонники Такаянаги развили бешеную деятельность и что одни только соси, наверно, загребут немалую толику денег. Они сняли целую гостиницу, приспособили её под свой штаб, к их услугам повар, сакэ они пьют сколько хотят. Там постоянно околачивается народ, приходят, уходят, — сутолока необычайная.

Усимацу представил себе, какое действие окажет на горожан сегодняшний митинг. По-видимому, как раз сейчас в стенах Хофукудзи звучит мужественный голос учителя. Через некоторое время, прикинув, решил, что митинг, пожалуй, скоро кончится, Усимацу расплатился, оставив хозяйке немного чаевых.

Луна вышла из-за туч. Человеку, сидевшему до сих пор при желтоватом свете лампы и вдруг вышедшему наружу, всё вокруг казалось каким-то необыкновенным. Бледная, призрачная луна… Лунный свет заливал крыши и заснеженные улицы. От навесов протянулись чёрные тени. Вечерний туман, как дым, окутывал город, придавая ему унылый вид. Голубоватый мрак — вот как можно было назвать эту лунную ночь. Невыразимый страх сковал душу Усимацу.

Иногда за спиной у него слышались чьи-то шаги. Усимацу хотелось оглянуться, но он не решался это сделать. «Меня кто-то преследует!» — подумал Усимацу, и ему показалось, что кто-то, незаметно подкравшись сзади, готов его схватить. Только когда на углу улицы шаги вдруг затихли, Усимацу пришёл в себя и облегчённо вздохнул.

О неверный свет луны! Какие странные очертания обретают вещи в её сиянии! Как меняется их окраска! Заметив в призрачном вечернем сумраке какую-то приближающуюся к нему фигуру, Усимацу весь сжался от ожидания близкой опасности. Но неизвестный прохожий, мельком взглянув на него, прошёл мимо.

Вечерний воздух был сравнительно мягок, не то что в иные дни, когда, казалось, он звенит от стужи. Небо подёрнулось дымкой, на нём чуть-чуть белела гряда низко нависших облаков, звёзды скрылись, и только одна из них по-прежнему сияла. В домах двери уже были заперты. Кое-где из окон на улицу пробивался свет. Поминутно вздрагивая даже от привычных ночных звуков, Усимацу шёл по затихшим улицам.