Нарушенный завет

— К Итимуре-сану? Ну, это хорошо! — Гинноскэ перевёл дух. — А я ужасно беспокоился, зашёл узнать в Рэнгэдзи, а там сказали, что Сэгава-кун ещё не вернулся из Школы. Пошёл в гостиницу к Итимуре-сану, оказалось, и там его нет. Ну, думаю, не у вас ли он, случаем, и вот пришёл. — Гинноскэ задумался. — Значит, он был у вас…

— По-видимому, вы разминулись, — Осио слегка покраснела. — Не зайдёте ли? Хоть у нас так убого…

Гинноскэ вошёл за Осио в комнату и подсел к очагу.

На покрасневших припухших щеках Осио всё ещё были видны следы слёз. По одному выражению её лица Гинноскэ понял, о чём говорил Усимацу, прощаясь с ней. Судя по тому, как он вёл себя в школе, как каялся на коленях… наверняка его друг затеял что-то отчаянное. Что творится у него в душе? Несчастный! Гинноскэ хотелось хоть чем-нибудь помочь Усимацу, об этом он и собирался поговорить с Осио. Но сперва он стал расспрашивать девушку о ней самой. Оказавшись в таком бедственном и печальном положении, Осио сразу же почувствовала, что Гинноскэ можно довериться. К тому же она хорошо знала, что он и Усимацу — задушевные друзья. Она с тёплым чувством думала, что вот он-то поймёт, каково ей теперь, и с участием её выслушает. Когда же Гинноскэ спросил, почему она вернулась к отцу, сердце её дрогнуло. Всё, что произошло, пока она не решилась бежать из храма… она не могла об этом вспомнить без слёз… Осио даже не знала, с чего начать. Чувствительная, как все девушки, смущённая всей убогостью обстановки, этими закопчёнными стенами, она рассказала, то подкладывая хворост в огонь, то поправляя кимоно. По словам Осио, она решилась уйти из храма после того, как выплакала все свои слёзы. Ведь отец ей твёрдо сказал: «Пусть даже настоятель и не ведёт себя, как положено отцу, но ты всегда должна помнить, что тебя в храме воспитали. Раз ты стала дочерью Рэнгэдзи, ты ни в коем случае не должна возвращаться домой, как бы трудно тебе ни приходилось». Поэтому Осио, покинув храм, долго блуждала впотьмах, не зная, куда ей идти. Бредя вот так, словно в страшном сне, она вдруг наткнулась на человека, распростёршегося на снегу. Присмотрелась и увидела, что этот пьяный — её отец. Она испугалась, не замёрз ли он? Остановила как раз проходившего мимо Отосаку, и они вместе кое-как дотащили его домой. Натолкнись Осио на него немного позже, отец бы замёрз. С тех пор он слёг. По словам врача, состояние отца тяжёлое. Надежды на выздоровление почти нет.

Этого мало. Несчастья поджидали девушку и под этой кровлей: ни мачехи, ни сводных братьев и сестёр она здесь не застала. Оказалось, что накануне произошла жестокая супружеская ссора, мачеха корила Осио, ругала отца за пьянство и со слезами кричала, что дальше так жить нельзя. Взяв с собой трёх младших детей, она в отсутствие отца ушла, по-видимому, к своим родным в Симо-Такаи. Она увела из родных детей Сусуму, Осаку и Томэкити, а дома оставила Осуэ. Раз она оставила сравнительно тихую Осуэ, а взяла с собой беспокойную Осаку, значит, она всё же думала о том, что будет после её ухода. Соседка рассказала, что мачеха ушла с младшим ребёнком за спиной, ведя за руку Осаку. Сусуму вёл какой-то незнакомый мужчина, всё время оглядываясь назад.

Помогает им в беде один Отосаку: каждый день приходит с женой, приносит им всё необходимое, ухаживает за старым хозяином. Осуэ он даже взял на своё попечение и увёл к себе домой. Так из рассказа Осио возникла картина жизни семьи Кэйносина, распавшейся из-за нищеты.

— Выходит, теперь вас трое: отец, вы и Сёго-сан? — сочувственно заметил Гинноскэ.

— Да. — Осио со слезами на глазах поправила упавшую на висок прядь волос.

Они заговорили об Усимацу. Чувствуя, как сердечно относится Гинноскэ к товарищу, Осио не стала от него таиться. Она рассказала, как испугал её вид Усимацу. Бледный, а в глазах столько горя, что он даже не в силах был высказать всё, что его переполняет. Волнение душило его, и слова прощания были отрывисты. Низко склонившись перед ней, он мужественно признался в своём происхождении и сказал, что если она будет так добра и не забудет его, то пусть думает о нём, как о преступнике перед обществом.

— У него был такой вид, что сердце сжималось от жалости, — добавила Осио. — Но только я решилась его расспросить обо всём, как Сэгава-сан надел шляпу и ушёл… а я так потом плакала…

— Вот как, — вздохнул Гинноскэ. — Да, я себе так всё и представлял. Как вы были поражены, когда услышали о происхождении Сэгавы-сана, нетрудно догадаться.

— Нет! — твёрдо сказала Осио.

— О! — Гинноскэ раскрыл глаза от удивления.

— Я уже знала… Кацуно-сан где-то об этом уже слышал и рассказал мне.

Её слова поразили Гинноскэ. Чего ради Бумпэй сообщил об этом Осио?

— Ну и болтун этот человек! Прямо сладу с ним нет, — проворчал он про себя. Потом, как будто что-то вспомнив, спросил: — А что, разве Кацуно-кун часто бывал у вас в Рэнгэдзи?

— Да, матушка в Рэнгэдзи любит поговорить. Она уверяет, что с мужчинами разговаривать как-то проще, поэтому Кацуно-кун и бывал часто у нас.

— И он вам рассказывал такие вещи? — попробовал выяснить Гинноскэ.