Нарушитель границы

Его напарник с грохотом открыл дверь. Дохнуло воздухом. В проеме плыла, и достаточно быстро, индустриальная окраина. Вдохнув и выдохнув со зверским рыком наслаждения, проводник оттолкнулся обратно в тамбур. И взялся за висящую на боку кожаную сумку, куда был вставлен сигнальный флажок. Обеими руками. Чтобы вынуть. Но не успел. Потому что в этот момент я сказал себе: «Go!» Степан держал стаканы. Я вскочил. Сиденье хлопнуло об стену. С разворота я бортанул сигнальщика и выпрыгнул в Подпольск, слыша за собой бессильный рев Степана, поскольку на лету меня, конечно, можно было только застрелить…

Меня ударило плечом и потащило, вращая, пачкая, хлеща бурьяном. Потом оставило в покое. Я поднялся на колени и схватил себя за плечо. Цельнометаллическая стена состава надо мной мелькала гербом доставшегося мне государства. Черный от копоти бурьян был полон мусора, и это амортизировало падение, но еще бы пару-тройку метров и зарезала бы меня, как агнца, вон та куча битых винно-водочных бутылок. Безжалостно, как агнца на алтаре. Так бы и истек на этих мягких отложениях восточно-западной помойки. Кровью! Под мертвыми глазами западной цивилизации, этими вот надломленными крышечками от датских, нидерландских и германских пив. Меня согнуло и стало выворачивать. При этом я упирался ладонями оземь. Вот уже сутки, кроме каких-то японских поливитаминов, проглоченных из вежливости, я ничего не ел. Рвало меня скудно и паскудно. Желчью. Потом я утерся и поднялся на ноги. Линейная милиция, с ней шутки плохи. Массируя себе плечо, я побежал. В сторону обратную той, где меня поджидали. По обе стороны многоколейных путей тянулись заборы, а над ними закопченные крыши цехов. Кругом одни заводы, но было почему-то тихо. То ли ночная смена кончилась, то ли утренняя не началась: ни души. В другой стране предположил бы забастовку. Рельсы передо мной слабо трогало розовым. На фоне безмятежного неба, предвещавшего замечательный день в чужом городе, чернел виадук. Крутой насыпью, где ноги рабочих выбили прямо в земле примитивную лестницу, поднялся до толстого края асфальта, вылез на неизвестную улицу с трамвайными путями. Сразу справа виадук, на которой я взошел и, переводя дыхание, взялся за железные его перила. Отсюда виден был вокзал. Со стороны путей сообщения погони не было. Но «коляску» могли уже послать в обход. Мои глаза описали предположительную их кривую по сплошной, до горизонтов, урбанистической пустыне. Эстакада широкой улицы, частью которой был виадук, а по обе стороны лежали заводские территории, спускалась вдаль, сводя в точку две пары трамвайных путей. Пока что улицы была пустынной. Я побежал по ней вниз — в направлении города. Держался при этом края тротуара, чтобы при появлении милиции исчезнуть по откосу вниз, к заводскому забору, в котором проломана масса лазеек. Уж там, в лабиринте среди цехов, я от них уйду. Раз, в отрочестве, мусора меня поймали. Били сапогами и об невский лед. Подбрасывали и давали упасть. Грозили в проруби утопить. Но я выжил. Потому что бежал. Всегда. Насчет милиции я оказался прав. Ошибся я только насчет транспортных средств: на охоту за «зайцем» из международного экспресса выслали целый «воронок» образца ГАЗ-69, с которым я благополучно разминулся, увозимый трамваем к центру чужого города. Увидев из окна желтую машину с голубой полосой, я засмеялся. Потом лег щекой на свои руки, возложенные на поручень пустого сиденья. Не было и семи утра, когда я вышел на улицу Коммунистическую. Дина Державина жила в помпезном сталинском бастионе. С башенками, статуями и прочими извращениями эпохи «архитектурных излишеств». Бастион стоял плечом к плечу с себе подобными домами; все это вместе представляло целый укрепрайон. Арки были наглухо перекрыты копьеносными железными воротами. С улицы ворота были заперты. Чтобы отразить лобовую атаку восставших трудящихся масс. Я, разумеется, биться о железо не стал. Свернул в боковой проулок, куда выходили ворота с приоткрытой в них дверью. Переступил железный порог. Двор был огромен. Тяжелая листва разросшихся лип. Я нашел подъезд, взлетел на третий этаж, на «генеральский», и надавил на кнопку звонка, называемого «мелодичным». На языке у меня вертелась фраза, которую в этой жизни я не произнесу: «Давай поженимся!» — Дину можно? На пороге стоял парень, очень на нее похожий. В одних плавках. Постарше, повыше и намного шире меня в плечах. Кожа лица у него была иссечена светлыми шрамиками сомнительного происхождения: то ли его пытали лезвием безопасной бритвы, то ли он насиловал жертву, которая сопротивлялась при помощи ногтей. Он явно был с похмелья: с трудом держал меня в фокусе.

— Сеструху тебе, что ль?

— Она еще спит? Ну, я тогда попозже…

— Э! Нажми на тормоза. Во-первых, вот что… Курево есть?

Я нащупал пачку в нагрудном кармане рубашки. Сигареты при катапультировании сплющило. Он размял одну в крепких пальцах, глядя на меня со снисходительным сочувствием.

— Фингал откуда? Я поднес ему спичку, прикурил сам, потрогал свою левую бровь, несколько вспухшую.