Нарушитель границы

Продавцом джинсов и прочей ношенной, но западной одежды оказался итальянец, стажер из Римского университета по имени Марио. Увидев перед собой босого советского студента, Марио встревожился сначала: «А не будет дорого?» Студент вытащил из кармана ком бумажек. Марио засмеялся от удовольствия. Вынул из шкафа покоробленные сапоги, джинсы, рубашку, свитер и хлопнул клиента по плечу: «Снимай с себя все!» Ярик был отведен в благоуханную душевую, битком набитую зубными пастами, полосканиями, бритвенными кремами, лосьонами не только после бритья, но и до, дезодорантами, тальком, запасами бритвенных лезвий и прочими мелочами непонятного с первого взгляда, но явно гигиенического назначения. «Не педрила ли этот Марио?» — возникла волнующая мысль. Ярик натянул белые джинсы, вбил ноги в краснокожие сапоги, застегнулся в розовую рубашку, предварительно убедившись по ярлыку, что England, — и не узнал себя в зеркале. Вылитый «форин»! Намного больше «форин», чем этот Марио с его грузино-армянской внешностью. Впечатление немного портила — но дело это поправимое — прическа а ля Ринго Стар, которая за Уральским хребтом еще шокировала аборигенов, а в столице из моды уже вышла. Перед тем как покинуть душевую, Ярик вынул из светло-синей пластмассовой обоймы бритвенное лезвие Gillette, оторвал один английский презерватив и таблетку Alka-Seltzer. Все это он бережно спрятал в задний карман своих первых в жизни джинсов. По законам коммерции римлянин изобразил отпад, ну, то есть, полный. Даже обнял и ободряюще обхлопал преображенного клиента. После этого угостил советской сигаретой из пачки, рассчитанной на гостей и стрелков, стучащих в дверь на запах «Мальборо» (которое итальянец курит только в одиночестве). Ярик вынул из старых своих штанов деньги и, морщась от своей дымящей сигареты, спросил: «Сколько?» Марио держал в уме цифру «200», но на всякий случай сказал: «Триста», которые тут же Ярик ему и отлистал. Марио пересчитал, после чего в знак любезности завернул нейлоновую рубашку и рваные штаны из лавсана в номер газеты итальянских коммунистов «Unita». Взаимно довольные, они пожали друг другу руки. Ярик сказал «ариведерчи» и, приятно рассмеявшись, итальянец еще раз хлопнул по плечу советского юношу, который по пути в свою зону затолкнул сверток с советским тряпьем в гипсовую урну сталинского образца. Не передать чувств, которые испытывал Ярик от того, как шероховато взмывали по кожаным складкам сапог джинсовые штанины, профессионально подшитые снизу.

* * *

— Вам кофе, граф, в постель? или ну его на? Я не поверил. Утренний кофе для нас с бабушкой было святое, но им, которые вне Питера, того не понять. Сбросив тем не менее подушку, я увидел в его пальцах блюдце с дымящейся чашечкой позлащенного фарфора. После первого глотка на нижнюю губу мне лег белоснежный фильтр американской сигареты. Он поднес спичку и дождался выдоха первой затяжки:

— Ну, не томи! законодатель вкуса. Первое впечатление? Заложив нога на ногу, он сидел передо мной в розовой рубашке и красных сапогах.

— Сакура! В полном цвету. Он просиял.

— А джинсы — обратил? Настоящий «Левис». Три сотни отдал. За все про все.

— Вместе с чашечкой? — Допив кофе, я изучал на дне ее дракона.

— Без.

— Тогда откуда?

— Пизданул.

— То есть?

— Позаимствовал. На кухне. А хули?

— Снеси обратно.

— Алекс, ты что?

— А то. Советского отношения к частной собственности не выношу. Сделай милость, а?

— Так не советскому принадлежит, а форину! У них и так все есть, не обеднеют. Я сбросил простыню и влез в халат.

— На какой кухне стояла? Ярик побледнел так, что все его прыщики обесцветились. Взял у меня с блюдца чашечку и хлопнул об пол. Взглянул на меня — и сапогом своим новым раздавил, ввинчивая в крошево каблук:

— Вот им — за свободу слова! Вот им — за свободу печати! Вот им — за…

Правая сработала сама собой. Опрокинув стул, он отлетел и грохнулся о косяк встроенного шкафа. Но тут же вскинул кулаки.

— Продукт системы, — процедил я, опускаясь на диван. — Что смотришь? Бей! Он опустил замах. Повернулся и вышел в душевую. Слышно было, как он там освежался. Вернулся влажно-зачесанным. Расстегнул свою авиасумку, стал собираться.

— Далеко ли, красный молодец? Выдержав паузу, Ярик сказал:

— К твоему сведению…

— Ну?

— Только раз в жизни на Ярика подняли руку. Сожитель мамашин, начальник конвоя. Вскоре после этого он попал в больницу, откуда вышел инвалидом. Некто оставшийся неизвестным подстерег его в пургу и приложил гантелью. Пятикилограммовой. Видишь? Закатилась под кровать.

— Что ж, выкатывай ее и будем квиты.

— Нет, Алекс, я просто не пойму. На такой риск ради меня пошел, а тут из-за какой-то дряни!.. — Он пнул фарфоровые крошки. — Смотри, босиком не ходи тут… Ладно. Не поминай лихом. Перекурим?

Я взял предложенную сигарету.

— Красный молодец сейчас едет на Красную площадь.

— Куда?

— В Мавзолей. Ленина еще не видел, охота напоследок повидать. Заодно там в ГУМ зайду. Лодку куплю надувную, ну и по мелочи. Маску, трубку, ласты. Потом на море, друг, махну. Черное море, белый пароход… Ты понял?

— Не совсем.