Нарушитель границы

— Пуговицу вот оторвали ни с того ни с сего. С мясом!

— За пуговку извиняйте. Несдержанность подчиненный проявил.

Мимо проходила толпа девушек, оживленная не по часу, и чей-то насмешливый голос из первой шеренги, идущей «под ручки», меня не пропустил:

— Идем лучше с нами, молодой-красивый!

— Тоже верно, — ответил я, подобрал с асфальта свою пуговку и под ревнивым взглядом милиции припустил за девушками.

— Чего они к тебе пристали? — спросила одна.

— Обознались.

— И сразу бить?

На это стали отвечать за меня:

— «Моя милиция меня бережет».

— Одно слово, мусора. Никто давать не хочет, вот они и носятся, как бешеные.

— Не скажи! Одна, с ОТК, так даже замуж за мусора выходит. За офицера, правда. Развивая тему, мной вдохновленную, группа меня обогнала, а со мной поравнялась молчаливая блондинка, настроенная явно не коллективистски.

— Вы, собственно, кто?

— Дневная смена.

— А где же ваш завод?

— А кубик стеклянный на площади за сквером. Свет там горит?

— Я думал, что заводы только на окраинах.

— Которые грязные, те да. У нас производство чистое.

— И что же вы производите? Она засмеялась.

— Тайна!

В свете фонаря я взглянул на нее повнимательней: курносость, завиток платиновых волос над крутым лбом. Волосы были чудо, но прическа испортила их безнадежно. Блондинка поправила сбоку свой шестимесячный перманент, придававший ей нечто овечье, и не без кокетства сказала:

— Но вам я открою. Ведь вы не шпион?

— Шпион, — кивнул я, но она сказала все равно:

— Делаем ЭВМ, вот чего.

— Это тайна?

— Военная!

— Кого она интересует, если в этой области мы на двадцать лет позади Америки, — проявил я компетентность.

— А вдруг вы китайский шпион? Я насмешил ее, оттянув на себе уголки век.

— У нас из всего делают тайну, — вздохнула она. Нет, а правда, кто вы?

— Вас интересует?

— Очень!

— Шпион, — повторил я. — На службе реальности. У нас из реальности, как вы верно сказали, делают тайну. Я пытаюсь ее разгадать. Я охотник за тайнами.

— Что называется «пудрить мозги», — констатировала девушка.

— Писатель я.

— Писатель? И много уже написали?

— Ничего. Но работы передо мной край непочатый. Никто, кроме вас, не знает еще, что я писатель. И долго не узнает. В данный момент я скрываюсь под маской студента. А вы?

— Что я?

— Под какой маской?

— Нет у меня никакой, — сказала она с сожалением. — Одно лицо.

Тут мы вышли к широкому перекрестку, и несколько девушек повернули направо, не забыв и про нас: «Эй, в белых штанах? Идем лучше к нам в общежитие! Опять кавалера, Эльза, отбиваешь? Не ходи с ней, кавалер: у Эльзы муж ревнивый!» Мы сошли на проезжую часть, пересекли две пары тускло блестящих трамвайных рельсов и приподнялись на «островок спасения». Три-четыре девушки, будучи более деликатными, чем крикуньи из общежития, взошли на другой край «островка», держа дистанцию. Я уточнил:

— …Эльза?

— Что, нельзя?

— Почему же, Эльза, очень даже можно. Сказать, какая на вас маска? Усталой после смены девушки. А на самом деле вы Мерлин Монро.

— Кто?

— Смотрели «В джазе только девушки»? Нет? Впрочем, это старый фильм. Вы оч-чень похожи на актрису, которая играла там главную роль.

Женщина польщенно промолчала. Повернула кудрявую голову в сторону ожидания. По улице, освещенной газовыми фонарями, видно было до поворота налево за кирпичную стену.

— Все не как у людей… Работаем в центре, живем на окраине.

— А бывает наоборот?

— Нет, — усмехнулась она. — Не бывает. Кто в центре живет, тот там и работает. Небось, тоже вы в центре живете?

— Я вообще не из этого города.

— Как это?

— Я проездом.

— Что, правда?

— Можно сказать, и пролетом. Если завтра смогу улететь.

— Жаль.

— Почему же?

— Так, не знаю… А постоянно прописаны?

— В СССР. Она засмеялась. — А я, — сказала мне в тон, — в деревне Слепянка.

— Неплохо. Должно быть слепит красотой.

— Да уж.

— И она далеко?

— А как кончится город, так и будет Слепянка. Впритык. На «тройке» не очень, а пешком: пешком да.

— И у вас там большая изба?

— А что?

— Если большая, то я вас с мужем не стесню. Могу и в сенях переночевать, если уж на то пошло. А то как-то не по себе, — сказал я, — ночью снаружи.

— Хочется вовнутрь?

— Но это ведь естественно, — ответил я полувопросом.

— Как зовут-то?

— Зовут Алексей. Вон и трамвай.

— Вижу. А номер?

— «Тройка», — разглядел я.

— Наш, значит. Только, видишь ли, Лёша… Сами угол снимаем. В избе. Это во-первых. Во-вторых, он сегодня в ночную. Миша. Муж.

— А в-третьих?

— Хозяйка. Она, как ее же собака.

— Злая?

— Да не злая, а так… Пустобрех. Ничего и не было, а распишет — не отмоешься. С лязгом и скрежетом «тройка» затормозила, озарив эфемерными искрами красоту, прикусившую губку в раздумье. Дверцы разжались. Эльза тряхнула кудряшками:

— Ладно! поехали. На ней был трикотажный свитерок, бледно-сиреневый. Зеленая юбка в обтяжку. Каблучки голубых «лодочек», сношенных до основы, лязгнули на ступенях, крутых и железно-решетчатых. Ноги были коротковаты, но и Мерлин Монро, если вспомнить, длинноногостью не отличалась. Поднявшись, она оглянулась:

— Чего ж ты?..