Нарушитель спокойствия

— Комфортно… — пробормотал он и затем вдруг сорвался с места, бегом устремляясь за Чарли, вновь наступая на скользкую мокроту и сам удивляясь пронзительности своего голоса. — Комфортно устроиться в этом гадюшнике? Да ты рехнулся, что ли?

Чарли развернулся, возвышаясь над суетливым окружением и предупреждающе поднимая длинный указательный палец:

— Мистер Уайлдер, я вам рекомендую понизить тон и сдерживать свои эмоции. И повторять это дважды не буду.

Желтый, зеленый, коричневый и черный; черный, коричневый, зеленый и желтый. Единственным способом отгородиться от звуков и запахов этого места была безостановочная ходьба с концентрацией внимания на раскраске коридора. В одну сторону мимо уборной до копа у двери; в другую сторону мимо столовой, потом разворот. Человек небольшого роста мог двигаться в такой толпе, оставаясь практически незаметным, если он держал рот на замке, смотрел прямо перед собой и избегал задевать окружающих. При этом он мог без помех обдумывать свое положение и строить планы действий; он мог даже беззвучно расплакаться, и никто бы этого не заметил.

Но он не расплакался, а вместо этого занял единственное свободное место на скамьях в коридоре; и тотчас по его бедру скользнула коричневая рука.

— Я не против.

— Что?

— Я не против. Можешь меня поцеловать, если хочешь, но сначала ты должен сказать: «Я люблю тебя».

Он поднялся и пошел дальше, а еще через три круга увидел, что один из матрасов в дальнем конце коридора не занят. Сидеть было лучше, чем ходить, а лежать было еще лучше, несмотря на густой запах пота и грязных ног. Проскользнув туда, он распластался ничком на матрасе — к чертям все на свете! — и даже смог недолго вздремнуть (либо представить себя спящим), но, когда вновь открыл глаза, оказалось, что его соседи на уложенных впритык матрасах вовсю занимаются мастурбацией.

После обеда опять прозвучал призыв: «Угощение, джентльмены!» — и опять раздавались казенные сигареты, а потом он очутился в бредущей толпе рядом с доктором Спиваком. Джон не сразу его узнал, поскольку тот был облачен в новую пижаму, аккуратно причесан и не выказывал признаков истерии, при этом на лице его застыла сардоническая ухмылка.

— Это тебя доставили прошлой ночью?

— Да.

— Половина этих несчастных ублюдков даже не понимают, где они находятся. А ты понимаешь, где ты сейчас?

— В Бельвю.

— Это слишком общее определение, приятель. Госпиталь Бельвю — огромное медицинское учреждение. А мы…

— О’кей: мы сейчас в психпалате.

— И ты серьезно полагаешь, что здесь только одна такая палата? Бог мой, старик, да в Бельвю целое крыло полностью занято отделением психиатрии. Семь этажей, и чем выше, тем хуже. А мы на самом верхнем, здесь хуже некуда. Это «Палата для мужчин, склонных к насилию». Ты что, слепой? Разве ты не видишь этих клоунов в смирительных рубашках? Не видишь копа у двери? Здесь полагается дежурить копу, поскольку на некоторых пациентов заведены уголовные дела. То есть это преступники. Но кто именно из них преступник, здесь не известно никому, в том числе, думаю, и санитарам. Сомневаюсь, что даже Чарли это известно.

До этого момента он шагал быстро, так что Уайлдер, спотыкаясь, едва за ним поспевал, но тут вдруг резко остановился, схватил Джона за предплечье, развернул его лицом к себе и нацелился в него указательным пальцем:

— А как насчет тебя, а? Ты преступник?

— Нет. Может, отпустишь мою руку?

Спивак рассмеялся и ткнул его кулаком в плечо. Вроде бы дружеский тычок, но получилось весьма болезненно.

— Да ладно, я же просто шучу. Я по твоему лицу сразу понял, что с тобой все в порядке. Знаешь, на кого ты похож? На малыша, потерявшего свою маму в универсальном магазине. Как тебя зовут?

И на протяжении следующего часа доктор Спивак продолжал говорить, водя Уайлдера туда-сюда по коридору и лишь изредка прерывая свой рассказ небольшими полезными советами.

— Никогда не ложись тут спать, разве что станет совсем невмоготу, — заметил он, проходя мимо ниши с матрасами. — Это логово онанистов.

Но большая часть его рассказа была автобиографичной. Он происходил из «медицинской семьи», по его выражению. Все его предки по мужской линии были выдающимися врачами в Германии, пока его отец в тридцатых не переехал вместе с семьей в эту страну. Его старший брат был «спецом высшей пробы: первостатейным кардиологом в Корнеллском медицинском центре». Второй брат также неплохо устроился, если учесть, что великим умом он никогда не блистал: получил работу рентгенолога в госпитале «Маунт-Синай».

— Вообще-то, он тупица, но его тупость того типа, что не бросается в глаза. И он женат на самой шикарной телке, какую ты когда-либо видел: одна из тех крупных висконсинских блондинок с ногами, как… как… с ногами, просто не поддающимися описанию.

Еще у него имелась сестра, которую угораздило спутаться с психиатром, — что может быть глупее и позорнее? Его родная сестра, подумать только, стала женой одного из этих фрейданутых поганцев! Затем наконец дошла очередь до самого младшего и самого лучшего члена семьи: до него самого.