Нарушители спокойствия (рассказы)

Потом неловкие руки принялись вытирать слезы, еще больше пачкая лица, спины медленно повернулись — и люди снова взялись за работу. Казалось, они не могут взглянуть подходящему к ним Менестрелю в лицо — словно взгляд его слишком глубок, слишком пронзителен, что бы так просто его стерпеть. И в этом чувствовалась какая-то смесь уважения и страха.

Менестрель стоял в ожидании.

— Эй! Послушайте!

Менестрель не шевельнулся. Позади раздались осторожные шаги. Наконец к нему подошел астронавт — загорелый, гибкий, едва ли не столь же высокий, что и сам Менестрель. Тот сразу припомнил другого такого же светловолосого парня, которого некогда знал. Сходство было поразительное.

— Простите, Менестрель, не могу ли я чем-то помочь? — спросил астронавт с заметным акцентом жителя далекой Земли.

— Как называется эта планета? — осведомился Менестрель — голосом негромким, будто игла, медленно пронизывающая бархат.

— Аборигенты зовут ее Оди, а на картах она обозначена как Rexa Majoris-XXIX? А что, Менестрель?

— Мне пора двигаться дальше.

Астронавт широко улыбнулся — вокруг его светло-карих глаз тут же изогнулись радостные морщинки.

— Нужно подвезти?

Менестрель кивнул.

Лицо астронавта совсем помягчело, напряженные линии от долгого вглядывания в пространство вечной ночи разгладились, и он протянул Менестрелю руку:

— Меня зовут Квонтри. Я главная шишка на «Духе Люси Марлоу». Если вы не сочтете за труд спеть в дороге для пассажиров, буду рад приветствовать вас на борту.

Высокий мужчина улыбнулся — лицо его на миг словно озарилось сиянием.

— Это не труд.

— Вот и отлично! — воскликнул астронавт. — Пойдемте, я устрою для вас спальное место в рулевом отсеке.

И они направились к кораблю, минуя бригады чистильщиков и шахтных рабочих. Прошли среди ослепительного свечения флуорогорелок и шипящих струй автоматических сварочных аппаратов. Астронавт по имени Квонтри указал на отверстие в гладком борту корабля, и Менестрель взошел на борт.

Квонтри устроил ему спальное место по соседству с топливными баками реактора, отделив купе с помощью электроодеяла, которое он повесил на ограду грузового рельсового пути. Менестрель лег на койку — которой послужил ремонтный верстак — и подложил под голову подушку.

Мгновения улетали неслышно, и погруженный в раздумья Менестрель уже едва ли сознавал, что иллюминаторы наглухо закрываются, радиоактивные добавки поступают по трубкам в ячейки конвертера, а подъемные трубы выталкиваются наружу. Он не отвлекся от своих мыслей, даже когда трубы разогрелись, обращая почву шахты под своей громадой в зеленое стекло. Те самые трубы, что понесут корабль до той высоты, где будет разбужен Пилот, или разбужена, как чаще всего случалось в связи с особенностями этого типа псиоидов, — разбужена, чтобы ввести звездолет в гиперпространство.

Когда корабль оторвался наконец от твердого грунта и со свистящими вспышками труб рванулся вперед, Менестрель лег на спину, позволяя настойчивой руке ускорения вдавить его в еще более глубокую задумчивость. В голове крутились мысли: о прошлом, о более отдаленном прошлом… обо всех прошлых, какие он когда-либо знал.

Потом ячейки конвертера отключились, корабль чуть вздрогнул — и Менестрель понял, что они вошли в гиперпространство. Он приподнялся на койке — а глаза его по-прежнему были далеко-далеко. Мысленно скиталец с головой погрузился в облачную пелену того мира за миллиарды световых лет, мира, что уже столетия был для него недоступен. Того мира, который он уже никогда не увидит.

Есть время бежать и есть время отдыхать — но отдыхать можно и на бегу. Менестрель улыбнулся своим мыслям так слабо, что это и улыбкой было не назвать.

А потом внизу, в машинном отделении, услышали его песню. Услышали ее мотив — такой нужный и укрепляющий, столь созвучный с полетом в гиперпространстве. И механики улыбнулись друг другу с такой нежностью, которую на их суровых лицах было себе даже не представить.

— Славный будет полет, — с улыбкой сказал один другому.

В служебном отсеке Квонтри поднял взгляд на плотно опущенные щиты, за которыми теперь мелькала безумная мешанина не-пространства, и тоже улыбнулся. Предстоял и вправду славный полет.

Пассажиры в каютах прислушивались к странным мотивам доносившейся откуда-то снизу одинокой музыки — и, сами толком не зная почему, тоже вынуждены были признать, что полет и в самом деле предстоит очень славный.

А в рулевом отсеке пальцы музыканта бродили по клавиатуре потрепанного теремина — и никто не увидел, как тот, кого все звали Менестрелем, раскурил сигарету без спички.

Никогда не интересуйтесь, почему увядает салат

«NEVER SEND TO KNOW FOR WHOM THE LETTUCE WILTS». Перевод: Н. И. Яньков