Нас будет трое

Я подхватила ту самую сумку, с которой вышла из больницы, и зашагала в сторону здания вокзала. Никто меня здесь не ждал, никто не встречал. Да я и не ждала: мне не нужны были пышные приветствия, мне нужна была правда. О себе. О том, почему все так вышло…

Мне нужны были виноватые.

Я прошла сквозь скромное, неказистое здание, которое, похоже, не ремонтировали еще с советских времен и не намеревались облагораживать еще лет двести. Поискав глазами такси, поняла, что здесь меня не ждут даже желающие подзаработать водители. Машину заказывать пришлось через мобильное приложение.

Все то время, что ехала до знакомого до боли адреса, не могла понять, что чувствую. Мы стали, наверно, настолько чужими, что не было уже ни страха быть отвергнутой, ни предвкушения скорой встречи…

Ничего, кроме разрушающей душу тоски. Не столько по ней, сколько по себе самой.

И все же сердце нервно дрогнуло, когда вставила в дверной замок ключ. Задохнулась от осознания, что за прошедшие годы она ни разу не сменила замков. Словно ждала… словно знала: однажды я снова войду в эту дверь…

Я осторожно, несмело повернула ключ… Задержала дыхание, когда дверь медленно, задумчиво распахнулась…

В комнате работал телевизор. Я слышала его негромкое бормотание из прихожей. Грудь сдавило, отчего-то было трудно сделать первый шаг…

Но я сделала. Один. За ним – второй. Потом третий…

Она сидела на диване с вязанием в руках. Сердце защемило от осознания, что она вяжет детские варежки…

Похоже, с моих губ сорвался какой-то глухой, непроизвольный звук. Потому что она вдруг подняла голову, прищурилась… и глаза ее изумленно распахнулись, словно и сами не верили тому, что видят…

– Мама, – вырвалось из груди беспомощным всхлипом.

Она подскочила с места. Кинулась ко мне… и в следующий момент я ощутила, как материнские руки прижимают к себе мое содрогающееся от рыданий тело, а по лицу градом катятся слезы…

– Дочка моя, дочка вернулась… – бормотала она, то поглаживая, то похлопывая меня по спине.

Я не знала, сколько времени прошло прежде, чем сумела оторваться от забытых, но кажущихся сейчас такими родными, такими надежными, объятий. Просто в какой-то момент подобралась, отстранилась, словно внезапно вспомнив о том, что приехала совсем не за этим…

Взгляд уткнулся в брошенное матерью вязание. Только теперь я заметила, что на диване лежал пакет с множеством уже готовых детских вещичек…

– Что ты делаешь? – спросила отрывисто.

Она подняла на меня блестящие от слез глаза, утерла влажные щеки и сказала просто:

– Вяжу для своих внуков… Надеюсь, что увижу их… когда-нибудь.

Я ощутила в сердце мучительный укол, в горле встал ком… Я стояла перед ней: дочь, которая пришла, чтобы обвинять, но внезапно почувствовала виноватой себя.

– У тебя нет внуков, мама, – произнесла глухо, без сил опускаясь в кресло.

– Будут, – ответила она с улыбкой.

– Да… будут.

Мы замолчали. Я задавалась вопросом, почему так больно быть здесь. Почему так невыносимо говорить с ней? И почему именно тут, в этой квартире, так и не ставшей мне, как казалось, домом, в итоге чувствую себя спокойно впервые за долгое время…

Мы почти не общались после моего отъезда в другой город. Только редкие звонки и важные новости…

Я винила ее в том, что всю жизнь была несчастна из-за бесконечных переездов и постоянных потерь и расставаний с людьми…

Я винила ее в том, что не могла спокойно и легко, как другие, заводить отношения и даже простые знакомства…

И я приехала сюда, чтобы выплеснуть на нее свою боль за то, что все вышло так… За то, что под действием бесконечного горького опыта не поверила в итоге Дане. За то, что связалась с первым же парнем, пообещавшим мне стабильность, которой никогда не знала… с первой же девушкой, предложившей дружбу.

И куда это все теперь меня привело?..

– Ты, наверно, голодная с дороги, – вдруг встревожилась мама, всплеснув руками. – Я сейчас приготовлю…

– И ты даже не спросишь, почему я так внезапно приехала? – прервала я ее.

– Мне главное, что ты здесь…

– Не спросишь, почему я почти тебе не звонила все эти годы?

– Значит, так было нужно…

– Не спросишь, почему я…

Голос сорвался. Подумалось: возможно, это суперспособность всех мам – прощать своих детей? Не требуя объяснений, не обвиняя в забвении, просто принимая в трудный момент без лишних слов?..

– Все неважно… – раздался рядом мамин голос и ее родные руки погладили меня, успокаивая, по голове, совсем как в детстве… – Теперь уже неважно…

Я сделала дрожащий вдох. С надрывом, с горечью рассмеялась:

– Знаешь, а я ведь приехала, чтобы обвинить тебя в том, что я такая несчастная. Сломанная. Разбитая… Приехала, чтобы снова задать вопросы, на которые ты никогда не отвечала раньше…

– Отвечу, – коротко пообещала она. – Теперь – отвечу…

Я позволила ей поднять меня с кресла и увести в старую, почти неизменившуюся кухню. Повинуясь ее руке, присела за стол, покрытый клеенчатой скатертью с рисунком из маминых любимых роз…

– Вот так, – проговорила она, погладив меня по плечу, и тут же принимаясь хлопотать возле плиты. – Сейчас покушаешь, а потом поговорим… обо всем.

Глава 36