Нас было трое

Штукатурка отслаивается и с хрустом отлетает к его ногам. Один из офицеров подбегает и призывает парня успокоиться. Угрожает применить оружие, и я вижу, как друг послушно вздымает вверх руки, показывая, что не станет больше проявлять агрессию. Но, как только коп отходит к окну, Джимми бьется о стену уже головой.

Я понимаю его. Каждый из нас хотел бы принять часть боли, которую вынесла Элли, на себя. Но это вряд ли поможет, и я даже боюсь думать о том, каково сейчас приходится ей там. Главное, чтобы она была жива. А мы будем рядом. Мы справимся с этим.

И меня по-настоящему мутит. Тошнит. Но сил встать и добрести до уборной нет. Поэтому я закрываю глаза и снова думаю об этом. О том, что сказали копы и врачи. Короткие обрывки фраз, но они снова и снова погружают меня в отчаяние, заставляя возвращаться мыслями к тому моменту, когда я услышал о них впервые.

«Многочисленные травмы. Избита и изнасилована. Пока без сознания».

И это как прикосновение ледяного ветра к огрубевшей коже, как игла в самый центр почти затянувшейся корками раны. Ковыряет тупой болью где-то в самом сердце. И душит. Ощущением полной беспомощности к ее горю, который собственноручно мог предотвратить, если бы не отпустил ее тогда от себя.

И я снова прокручиваю в голове события прошедшей ночи. Ворвавшегося ко мне Джимми с требованием поговорить с Элли. Поиски, которые не привели ни к чему. Долгий разговор с другом и тихое молчание под крыльцом ее дома. А затем испуганные глаза матери, выбежавшей в ночной рубахе на дорогу в три часа ночи, чтобы сообщить нам о неожиданном звонке из больницы.

Крики, мат, вой, визг шин. Мы добрались до госпиталя минут за десять, бросили машину возле входа и ворвались внутрь. Никто не желал с нами говорить, никто не мог сказать больше того, что уже сообщил по телефону мистер Кларк, шокированный произошедшим. Его единственного пускали к дочери, но он, кажется, потерял дар речи и не был способен членораздельно говорить о случившемся.

А еще поседел окончательно — все оставшиеся волоски вокруг его лысины стали белоснежными. Ну, а потом были беседы с полицейскими, которые вкрадчиво интересовались тем, чем же мы с Джимми были заняты в полночь и с недоверчивым видом записывали наши показания.

А потом бессонная ночь, пролитый мной кофе из автомата, предложенный кем-то — я даже не смог удержать его в руке. Уставился на коричневую лужу, расползающуюся на полу, и закрыл глаза.

Сидел и все уговаривал себя, что это не может быть правдой. А потом снова и снова понимал, что все это свершилось на самом деле, и задыхался от собственной беспомощности. И молился. Много молился про себя, чтобы с ней все было хорошо. И гипнотизировал взглядом дверь палаты, куда нас не пускали.

— Она знает? — Шепчет Джимми на ухо мистеру Кларку, который снова появляется в коридоре.

— Что? — Мужчина мнет в руке цветастую хирургическую шапочку.

— Она его видела? — Каждый мускул друга напряжен. Рядом с ее отцом он больше не кажется мальчишкой. Джимми выше и крепче его, он нависает сверху, тяжело дыша и еле сдерживая свой гнев. — Того, кто… Она видела, кто это был?

И нервно трет ладонью губы, которые смогли произнести то, что ножом врезается в сердце всякий раз, стоит только подумать об этом.

— Да… — Мужчина опять бледнеет.

Джимми выдыхает и сжимает кулаки.

— Кто это? Кто это был? Кто сделал с ней это?

Мистер Кларк поднимает на него такой похожий на Элли взгляд. Прячет шапочку в карман медицинской формы.

— Да, сынок. Она его знает.

— Вы мне скажете? — И видя, как мужчина напряженно облизывает пересохшие губы, Джимми нетерпеливо, но почти беззвучно ударяет кулаком о стену. — Скажите мне его имя… — Оглядывается к стоящему недалеко офицеру и переходит на шепот. — Скажите мне, кто он, я найду его, отрежу яйца и затолкаю ему в глотку.

Мистер Кларк вздрагивает. Смеряет взглядом моего друга и поджимает губы.

— Обещай ничего не предпринимать, Джеймс. Копы сами во всем разберутся, а ты только наломаешь дров.

— Речь идет о вашей дочери, мистер. О вашей Элис. — Тихо напоминает парень, теряя терпение.

— Они ведь уже задержали его.

Джимми кладет тяжелую ладонь на плечо отца Элли:

— Кто?

— Роберт Андерсон.

И я вижу, как мой друг отшатывается, не в силах контролировать эмоций. У меня внутри все холодеет. Время исчезает. Для меня. Для всего мира. Где оно? Где всё? Где моя прежняя жизнь? За что? Почему так…

И все-таки, спустя пару секунд у меня получается вдохнуть немного воздуха. Звуки, голоса, шумы — все возвращается.

— Что… — Краснеет от ярости Джимми. — Кто?!

Хватается рукой за стену, сгибается от навалившейся тяжести и боли.

— Они с ним разберутся. — Как-то неуверенно, сдавленно произносит ее отец.

— Я убью его. — Выдыхает Джеймс.

— Тише… — Мужчина подхватывает его под локоть и оглядывается по сторонам.

С такими заявлениями тут не шутят.

— Клянусь, убью…

Моя голова падает в ладони. Я дышу, считая вдохи и выдохи, но не слышу собственного сердца. Но, если я могу дышать, значит, оно еще бьется. Просто стоящие гулом в ушах сожаление, злость и безотчетный страх не позволяют мне его услышать.