Загребает руками горячий песок и делает большую горку. Затем наклоняется и плюет на самую ее вершину.
— Что нужно делать? — Брезгливо морщусь я, глядя на «вулкан» с лавой из слюны.
Он смеется.
— Каждый подгребает на себя понемногу. С любой стороны. Пока плевок не скатится. В чью сторону он свалился, тот и проиграл.
Киваю, и мы начинаем играть.
Никогда мне не было так весело, как в этот момент, когда я убиваю свое время на такую вот дурацкую игру.
А потом мы долго лежим на спинах, зарываясь руками и ногами все глубже в горячий сверху и прохладный изнутри песок. Я смотрю на ярко-голубое небо и думаю о том, что будет дальше. И стоит ли бояться этого будущего.
А потом являюсь домой прямо в том одеянии, в котором валялся на песке и купался. Мама кричит, причитает, хватаясь за голову, и приказывает отцу звонить в службу спасения. Кажется, ничто не может унять ее истерику. Папа обрабатывает мои раны и молча хлопает по плечу. Маман продолжает зудеть, меряя широкими шагами гостиную.
А я смотрю в окно, не проронив ни звука. Не слышу ее. Мне все равно. Насрать, как говорит девочка, чей силуэт мелькает сейчас в окне напротив быстрой черной тенью и тут же скрывается.
Наверное, она заметила, что я за ней наблюдаю.
Элли
— Милая?
Боже…
Его гребаный голос разрушает так тщательно выстроенную в моих мозгах идиллию.
— Что? — Хочется сказать мне, но вместо этого вырывается: — Ты где здесь милую-то увидел?
— Элис! — Взрывается отец, врубая свет в моей комнате.
А вот это уже похоже на правду. Вот теперь я верю — передо мной заботливый, ласковый папочка. Образцовый, мать его.
— Ты что-то сказал? — Улыбаюсь я, снимая наушники.
Он быстро проходит в комнату и срывает с окна простыню. Разумеется, я не стала ждать, когда он соизволит повесить жалюзи, и занавесила окно таким образом. Присандалила ткань прямо к оконной раме сверху с помощью строительного степлера. Знала, что его это страшно выбесит. Никак не могла отказать себе в удовольствии лицезреть рождающийся на лице папули праведный гнев.
— Какого… — Запинается он.
В его руке лишь кусок простыни, а второй обрывок ожидаемо остается висеть на раме, прибитый железной скобой.
Мне дико нравится то, что я вижу. Еле сдерживаюсь, чтобы не заржать. Вместо этого картинно зеваю и напускаю на себя скучающий вид.
— Это неприемлемо, Элис! — Вопит папочка.
— Меня зовут Эй Джей. — Замечаю отстраненно. Встаю и швыряю плеер с наушниками на столик. — В который раз прошу называть меня именно так, мистер Кларк.
— Хватит. Все. — Он проводит рукой по волосам, задыхаясь. — Больше я это терпеть не намерен.
Кажется, чаша его терпения уже переполнена. Но, пожалуй, пару капель еще выдержит. Поэтому я прохожу мимо и, направляясь к двери, добавляю:
— Тебе и не приходится ничего терпеть. — Пожав плечами, наклоняюсь на косяк. — Тебя же нет, ты вечно на работе. Так какая разница, что происходит дома?
Кажется, в него вселяется бес. Он, едва не сбив меня с ног, проносится в сторону коридора и возвращается с большой коробкой, в которой еще вчера привезли наши вещи. Подлетает к злосчастному туалетному столику и остервенело сгребает внутрь все, что стоит на нем: мою косметику, расчески, плеер, солнцезащитные очки, металлические перстни, заколки, кожаные браслеты.
Но и на этом папочка не спешит останавливаться. Выдувая из ноздрей пар, как огнедышащий дракон, бросается к моему гардеробу. В коробку летят рваные джинсы, косуха, клетчатые рубашки, многочисленные черные кофточки и даже тяжелые ботинки в количестве трех пар.
— Вау, — тихо произношу я, выдавливая из себя смешок. — Какая экспрессия…
На самом деле, не так уж и смешно. Давненько я не видела его в таком состоянии.
— Больше никаких этих… — рычит, оглядывая и швыряя мои тряпки в коробку, — загробных штучек!
Его глаза краснеют настолько, что, того и гляди, лопнут.
— О’кей… о’кей… — театрально поднимаю руки, — ты бы так не кипятился, ладно? В твоем возрасте вредно. Может случиться инфаркт, и все такое. — Пожимаю плечами, любуясь тем, как раздуваются его ноздри. — Ну, ты ведь врач, должен и сам знать. Чего это я тебе рассказываю…
— Еще слово, и… — Папочка с глухим стуком обрушивает коробку на пол.
— И, кстати, они не загробные. — Складываю руки на животе. — Скорее поминочные. Но тебе не понять. Ты же никого не терял, правда?
— Всё. — Он подхватывает мои шмотки и тащит прочь из комнаты. — Я думал, это всё блажь. Думал, что пройдет, что ты перебесишься. Но, видно, с тобой нужно по-другому!
Шаркая ногами по полу, плетусь следом. Скорей бы ушел на смену. Мне очень необходимы сорок, а то и восемьдесят часов божественной тишины, во время которых меня никто не будет беспокоить.
— Больше никаких карманных денег! — Продолжает родитель.
— Напугал. — Бормочу я, хмыкнув.
— Никаких поблажек. — Он закрывает коробку, хватает скотч и опечатывает ее. — Будешь выглядеть так, как я тебе скажу. — Отпинывает коробку в коридор. — Делать будешь, как я велю. И только попробуй еще раз мне дерзнуть…